Братья! Смешно! Братья по крови? Братья по клану? Какое родство нас связывает? У меня нет братьев по крови, давно нет братьев по клану. У меня никогда не было настоящих братьев по клану. Не хочу называть этим словом тех, чье родство мне кто-то навязал. Да и клана у меня уже давно нет. Изгнанник. Вот кто я. Один в огромном замке, каждый угол которого успел изучить за все эти десятилетия – и ни души кругом. И Виргиния, которая скоро оставит меня, я чувствую , что ей осталось недолго – и тогда я буду абсолютно одинок.
Сколько вечеров я провел в этом кабинете, бесцельно глядя на нетронутые письма или выводя пером редкие строки дневника? Кажется, закрой я глаза – и смогу воссоздать каждую мелочь. До комочка пыли в одном из углов, до крохотной трещины на потолке. Что уж говорить о портретах, которые украшают стены? Говорят мой отец – тот отец – любил портреты. Их здесь много. Моя мать, рыжеволосая красавица в пышном платье из темно-синего бархата. Братья и сестры – вместе и по отдельности. Сам отец в рыцарских доспехах. Мой портрет. Я как две капли воды похож на отца: те же черты, та же посадка головы, только глаза – от матери. Сколько мне здесь? Пятнадцать? Восемнадцать? Мне было почти двадцать пять тогда, когда я… стал тем, кем стал . Получил темную жизнь? У меня язык не повернется назвать это жизнью . Каждый вечер я открываю глаза и молю Великую Тьму о том, чтобы она даровала мне покой… Но я так молод по темным меркам, что глупо даже думать о смерти. Уверен: мне предстоит долгая, очень долгая жизнь. Вполне достаточная для того, чтобы изведать все глубины Ада .
Иногда меня посещают странные, почти человеческие желания. Например, мне хочется взглянуть в зеркало. В обычном стекле я не найду даже намека на свое отражение, если же амальгама будет изготовлена из храмового серебра, смогу разглядеть свой темный облик, но и понятия не имею, как теперь выгляжу в глазах людей. Говорят, некоторые вампиры специально заводят зеркала из храмового серебра и подолгу любуются собой. Глупцы! Сколько времени можно провести, изучая свою внешность? Да и какой смысл в этом занятии? Мы – такие, какими нас создали, и Великая Тьма не изменит нашего облика, даже если мы очень захотим. Это людям свойственно гипнотизировать свое отражение. И немудрено: их красота увядает за считаные годы, им хочется запечатлеть в памяти молодость.
– Ты до сих пор здесь? А я-то думала найти тебя в библиотеке.
Руки Виргинии легли мне на плечи, отвлекая от мыслей. От нее пахло свежей кровью. Прекрасный, райский запах – так может пахнуть только кровь крошечного невинного существа. Запах, который напоминал мне о том, как низко я пал. Что может быть хуже, чем… не хочу даже думать об этом. Но что оставалось делать? Она бледнела день ото дня, становилась все слабее, проводила в кровати долгие часы. Что еще могло ей помочь, если не кровь младенца? Хорошо, что она нуждается в ней так редко, иначе бы я этого не пережил. Как часто я думал о том, что ей шел уже второй век, и мне давно следовало отпустить ее – именно так поступает каждый создатель. Что мне следовало научить ее охоте: зачаровывать жертв, оставлять их в живых – словом, передать все умения, которыми должен владеть взрослый вампир, а потом благословить и освободить. Но я не мог найти в себе сил и сказать короткую фразу.
Я долго кормил ее своей кровью – в разы дольше, чем это делают мне подобные. Она питалась жертвами, которых приводил ей я. Может, я слаб. Может, я глуп. Может, я просто неопытен – как ни крути, а двухсотлетний вампир мало что понимает в таких вопросах, даже если это высший вампир, и даже если его создателя чтят как полубога. Но она нуждалась во мне! А сейчас нуждается еще больше. Что было бы, отпусти я ее раньше? Она бы умерла! Впрочем… скоро она умрет у меня на руках. И неизвестно, что хуже – перенести смерть своего создания, когда оно далеко и уже начало самостоятельную жизнь, или находиться рядом и видеть, как оно угасает.
Если бы я понимал что-то в темной медицине, то, вероятно, смог бы дать ей подходящее лекарство. Но вокруг меня не было врачей. Точнее, был… один . Странно, что есть кто-то из Великих, кто еще не забыл дорогу сюда. И почему-то меня не удивляет, что это именно он. Если я – изгнанник поневоле, то он сам выбрал этот путь. Даже свои считают его чужаком. Приходит, когда хочет, уходит, когда хочет, иногда и словом не обмолвится. Перемещается по миру, как перекати-поле, нет ни одного места, в котором бы он оставался надолго. Он сам себе место и сам себе дорога – и, похоже, это его устраивает.
И еще он иногда приносит мне эти письма … письма, которых я жду с замиранием сердца только для того, чтобы в очередной раз разорвать, не читая. Я спрашивал у него, что происходит с Виргинией, но он только качал головой, хотя Великая Тьма видит – он спас бесчисленное количество жизней, в Ордене нет врача лучше него. Что же. И умеющие лечить силой мысли порой не могут определить недуг. Еще одно мое наказание. Какой чудовищный, невозможный выбор! Ее смерть сделает меня свободным и несчастным, а до тех пор, пока она жива, я буду пленником этого замка, и каждую ночь ко мне будет приходить призрак моего отца…
– О чем думает мой князь? – спросила Виргиния, наклонившись к моему уху.
– Я больше не могу находиться в этих стенах. Мне противен этот воздух, я ненавижу эти коридоры и эти лестницы. Эти несколько ночных часов для меня – пытка! Меня будто держат за горло и не дают дышать! Я хочу свободы!
Я поднялся, и Виргиния, воспользовавшись моментом, поменяла позицию – теперь она стояла напротив меня. Ее руки будто бы сами собой прижались к груди, так естественно выглядел этот жест, а по щекам покатились слезы. Столько лет прошло, а я до сих пор мог бесконечно смотреть в ее глаза. Они были похожи на темные звезды. Как легко в них утонуть! Рано или поздно это произошло бы и со мной… и я тоже утонул.
– Я причиняю тебе только страдания, – тихо проговорила она, поднимая руку и убирая за ухо выбившийся из прически локон. – Ты приводишь мне пищу, хотя давно уже не волнуешься о моей судьбе и не любишь меня…
– Не нужно продолжать, Виргиния.
– Ты можешь выставить меня на солнце. Так выкладывают ковры для того, чтобы они просушились. Я знаю, что молодые вампиры медленно сгорают, мне будет больно, но я готова заплатить эту цену за твою свободу…
– Замолчи, женщина! Я не хочу слушать эту чушь! – Она вздрогнула и медленно подняла на меня заплаканные глаза. Все же это талант – плакать тихо и красиво. И им владеют только женщины. Наверное, поэтому мужчины якобы не плачут – уж очень не эстетично они при этом выглядят. – Сколько раз мы начинали этот разговор – и постоянно, раз за разом повторяем одно и то же! Ты думаешь, что мне легче от твоих слов?! Или я недостаточно страдаю , и ты хочешь сделать мне еще больнее?! Ты – мое дитя, я чувствую твою боль как свою собственную! Неужели ты действительно думаешь, что я, будучи в здравом уме, могу помыслить о таких вещах?!
