– Не нужно продолжать, Виргиния.
– Ты можешь выставить меня на солнце. Так выкладывают ковры для того, чтобы они просушились. Я знаю, что молодые вампиры медленно сгорают, мне будет больно, но я готова заплатить эту цену за твою свободу…
– Замолчи, женщина! Я не хочу слушать эту чушь! – Она вздрогнула и медленно подняла на меня заплаканные глаза. Все же это талант – плакать тихо и красиво. И им владеют только женщины. Наверное, поэтому мужчины якобы не плачут – уж очень не эстетично они при этом выглядят. – Сколько раз мы начинали этот разговор – и постоянно, раз за разом повторяем одно и то же! Ты думаешь, что мне легче от твоих слов?! Или я недостаточно страдаю , и ты хочешь сделать мне еще больнее?! Ты – мое дитя, я чувствую твою боль как свою собственную! Неужели ты действительно думаешь, что я, будучи в здравом уме, могу помыслить о таких вещах?!
Виргиния сжалась в комок и обхватила себя руками.
– Не буду мешать тебе, мой князь. Вернусь в кровать. Может, смерть на этот раз будет чутка к моим мольбам…
Она сделала несколько робких шагов к двери, ожидая моей реакции. Этот спектакль повторялся уже много раз, и ей был известен его исход. Я подошел к ней, обнял и прижал к себе. Она была миниатюрной, тоненькой, похожа на куклу, а не на женщину. Вот что привлекло меня в ней. Я почувствовал, что ей нужназащита . Прекрасный хрупкий цветок. Невозможно было изгнать из себя эти ощущения, невозможно было подавить их. Скольких мужчин это погубило… и скольких еще погубит!
– Не говори так, любимая. Ты – самое дорогое, что у меня есть. Я умру сам – но не позволю тебе умереть. Я готов страдать целую вечность, я готов страдать дольше – только бы ты была жива. Эта болезнь лишила тебя разума, если ты говоришь такие вещи. Знаю, я не имею права на слабость, но порой мне кажется, что этот замок – моя могила. Что я проживу здесь еще не одну тысячу лет, и Великая Тьма заберет мою душу – а я не сделаю ни глотка нездешнего воздуха.
– У тебя есть право на слабость, мой князь. Оно есть у всех. – Она прикоснулась тонкими пальчиками к моему плечу. – Я всегда рядом.
Во дворе послышался неясный шум. Нофар, мой личный слуга, и его приятель приехали с ночной охоты и вполголоса обсуждали жену хозяйки какого-то кабака, куда заглядывали сегодня. Они были молоды и до сих пор живо интересовались миром людей. Тем самым, в котором я уже давно не находил ничего, кроме подлости, лжи и грязи. Хотя… сегодня впервые за много десятилетий я встретил существо, которое заставило меня усомниться в вездесущности этой повальной болезни человечества – быть смертными . Единственная, не опустившая передо мной глаз. А ведь священник предупредил ее, я слышал это собственными ушами.
Все женщины поглядывали на меня исподтишка, свято полагая, что я не замечаю этого (для того, чтобы чувствовать взгляд, мне не нужно было поворачивать голову). Как открыто она смотрела на меня! Изучала . Как давно я не видел такого взгляда: смелого, любопытного. Взгляд существа, готового к любому исходу событий. Смотрел ли кто-нибудь на меня так после того, мне даровали бессмертие? Единственное, что я помнил – это расступающиеся ряды людей и темных существ в любом месте, где появлялся, и заискивающее «мой князь». Она пошла домой к женщине, которая торгует зеленью на рынке. Интересно, мальчишка-эльф рассказал ей что-нибудь обо мне? Если да, то, бьюсь об заклад, следующая наша встреча ее не обрадует…
– О чем ты думаешь? – настороженно спросила Виргиния, отстраняясь.
Я уже давно понял, что мне следует быть осторожнее с мыслями – она читала их легко, как открытую книгу – но на этот раз с собой не совладал.
– В городе я увидел смертную девушку. Светловолосая, голубоглазая… Удивительное создание.
Виргиния отошла на пару шагов и посмотрела на меня. Ревность – вот что я прочел в ее взгляде. Ревность! Самое глупое чувство, которое только может испытывать бессмертное существо. Мы живем так долго, что рано или поздно понимаем бессмысленность любого страха. Она так молода. Какой долгий путь ей предстоит… У меня не было права ее обвинять.
– Кто она? – поинтересовалась Виргиния, вскинув подбородок.
– Не знаю. Я увидел ее впервые.
– Я хочу ее , – произнесла она тоном, не терпящим возражений.
Что-то болезненно сжалось у меня внутри. Чувство, которое я никогда не испытывал прежде, и поэтому не знал ему названия.
– Я хочу ее, почему ты молчишь?!
– Я приведу ее тебе. Завтра вечером.
– Буду ждать с нетерпением. – Она улыбнулась и присела в изящном реверансе, а потом взяла меня под руку. – Я хочу прилечь. Мой князь составит мне компанию?
Интелюдия первая
Князь Гривальд
Где же осталось солнце,
Где потерялась трава, что под ногами была мягка?
Теперь у меня нет жизни –
Есть только клетка из вечности, золото и тоска.
Кто бы ни наполнял мое море,
Оно уже пересохло – ни капли, ни ручейка.
Доползешь до чужого русла –
И от ворот поворот, ни жалости, ни глотка.
И бесконечность вновь обнимает сердце –
Ни вздоха, ни взгляда вдаль.
Ты обещала сказку, ты мне казалась чудом –
Хрупкий ночной хрусталь.
Между обманом и правдой
Граница не толще кружева – розовая вуаль.
И превратилась в дым моя сказка,
Оставив лишь память мне да печаль.
Я уже тысячи лет не ощущаю холода –
В шаге до Ада, мыслью уже на дне.
Я открываю глаза и слышу твой голос –
Мы были вместе в прекрасном сне.
Столько зим я поставил на черное –
Так суждено ли сбыться моей весне?
И раз за разом я просыпаюсь в кошмарный сон
В знакомой мне тишине.
– Эй, сестрица Изабель, не отставай! А то потеряешься – что я потом буду делать?
Себастьян сопроводил слова жестом – точнее, помахал в воздухе большой плетеной корзиной, которую держал в руках. Изабель, в свою очередь, обхватила свою корзину – точно такую же, только поменьше – и побрела за молодым человеком, который прокладывал им путь в рыночной толпе. Солнце скрылось за горизонтом, и о нем напоминали только розовевшие облака. Неподходящее время для посещения рынка, но вернувшаяся домой Грета велела им купить хлеба и овощей для больной соседки-вдовы, матери большого семейства. Изабель отправилась в город, а Себастьян пошел с ней в качестве носильщика. Маленький Клаус хотел увязаться с ними, но ему объяснили, что в такой час ходить по улицам небезопасно. Когда он начал упрямиться, Себастьян напомнил ему вчерашнюю историю с Гривальдом – и Клаус тут же передумал.
