– Дедушка, а я? Если я надену кольцо, я тоже стану волчицей?
– Да, на то время, когда оно на твоем пальце, ты волчица. Это кольцо по легенде изготовлено было для первого Грейстоуна, который по любви женился на человеческой женщине.
– Так я попробую? – воскликнула Керри, надевая кольцо, и в ту же минуту в комнате оказалась молодая волчица, светло-серая с темной полосой вдоль спины, с настороженно торчащими ушами.
...Она обежала комнату, осматривая ее внимательно и осторожно, обходя стороной освещенный угол, где стояла большая кровать, но вдруг услышала оттуда знакомое рычание. Она вспрыгнула на кровать и с интересом принюхалась. Пахло человеком. Но пахло и волком. Старым волком. Волчица подползла к нему и ткнулась носом в руку. Да, это старый волк, готовый покинуть мир, но не сейчас. Волчица почувствовала вдруг на своей голове его тяжелую руку, поглаживающую мех между ушами. Она заскулила, вильнула хвостом и лизнула руку, а потом осмелилась подползти еще ближе и облизала его лицо. Но он почему-то схватил ее за лапу и потянул. Волчица приподняла верхнюю губу, оскалив зубы, и рыкнула с тихой угрозой, а он засмеялся...
Керри очнулась, стоя на четвереньках прямо на кровати рядом с дедушкой.
– Дедушка! Что это? Как я здесь оказалась?
– Ты славная волчица, милая моя. Я словно снова увидел свою Летти. Но Кэролайн, запомни: не рассказывай об этом кольце ни единой человеческой душе! – серьезно сказал старик, протягивая ей кольцо, – Дай мне слово, иначе я уничтожу его. И никогда не надевай это кольцо одна, ты не сможешь сама его снять и останешься навсегда зверем.
– А как же быть? Дедушка, я что, никогда не смогу снова стать волчицей?
– Ты можешь найти себе пару, если захочешь. Поезжай в Гленстоун, там есть еще несколько семейств. Скажешь, что моя внучка и получила кольцо Летиции. И все.
А-а-а... вот и новый граф. Оставь нас Керри. Прощай, сероглазая! – и дед ласково подмигнул ей.
Золотой победитель 3 тура конкурса, звание «Золотое сокровище»
Автор: codeburger
Опять явился. Сел к столу, побарабанил пальцами.
— Тасенька, не займешь ли мне сколько-нибудь деньжат. Я непременно отдам вскорости с первого же гонорара.
— Если бы. Я не при деньгах.
— А что браслетик? Все еще у тебя сохранился?
— Твой счастливый? Сохранился. Последнее, что осталось.
— Так может, заложишь? А, лучше, продай, — масляно блеснули глаза небесной голубизны.
— Знаю, кому понадобились деньги, — в горле горчило и пекло. — У нас тоже бывали трудные времена. Но я, кажется, никогда не заставляла тебя выпрашивать чужие вещи. И не стыдно, Миша?
— Стыдно, Тасенька. Уй, как стыдно. Виноват я перед тобой, сильно виноват, но ничего не поправишь.
— Уходи. Видеть тебя тошно.
Встал. Помялся. И ушел.
Господи, сколько же можно?! В груди догорали невысказанные слова.
Таня достала мешочек, вытряхнула на стол тот самый браслет, села. И стала пальцем крутить памятку против часовой стрелки, словно отматывая время назад год за годом.
Поворот. Мишенька. Михаил Афанасьевич. Залпом выпил бокал шампанского и сказал, как поздравил: “Если достану подводу, сегодня из дому съеду и вещи перевезу. Насовсем. К Белозерской. Помоги мне сложить книжки”. Правду топленый воск в воде предсказывал.
Поворот. Советчик нашелся, Толстой: “Жен менять надо, батенька. Чтобы быть писателем, надо три раза жениться”. А Миша и рад науке: “Знаешь, давай разведемся, мне удобнее считаться холостым. Не сердись, Таська, очень трудно в наше время остаться человеком верным и чистым. Но я никогда от тебя не уйду!” Да причем здесь время? Все его бабы. До черта баб. Ради вдохновения. А если по физиономии для вдохновения-то?! Театр какой-то.
Поворот. Эх, лучше бы она промолчала, когда муж глухой скороговоркой прочел с листа молитву Елены по Николке. Нет же, захотелось сумничать: “Ну зачем ты об этом пишешь? Ведь эти Турбины, они же образованные люди!” Рассердился: “Ты просто дура, Тася”. Так и есть, дура. Разве сама не шептала “Господи, если ты есть на небе...”? Ни строчки больше ей не прочел.
Поворот. А как у него руки леденели, когда ночами писал, а она рядом сидела. Грела воду на керосинке, и Миша опускал кисти в таз, из которого валил пар... Днем пропадал — искал постоянную должность. Браслет ее надевал на счастье, и повезло ведь — устроился в “Гудок”. А вечером, вооружившись талисманом, пытал удачи в казино. Катаев, Олеша... приходили поздно, много пили. Милый Илюша Ильф...
Поворот. Не надо было ей ехать в Москву. В одиночку, думая, что мужу — военврачу в Освободительной армии — удастся из Батуми пробраться в Константинополь. Брюшной тиф не дал ему бежать от красных заодно с деникинцами. В городской больнице выходила, отмолила. “Ты слабая женщина! — сказал он, едва оправившись. — Нужно было меня вывезти несмотря ни на что!” Тогда они простились навсегда, но он приехал в Москву следом. С рассказами, написанными во Владикавказе. В “Лито”.
Поворот. Неведомая сила зачем-то сохранила Мише жизнь, наверное, та же сила, которая помогла отвыкнуть от морфия. Которая удержала от искушения, когда наркотик в растерзанном Киеве продавался совсем без рецепта и стоил не дороже хлеба. Страшные дела тогда творились: восемнадцать переворотов один за другим. Дом на осадном положении. Не угадаешь, кто кого и под каким лозунгом придет убивать ночью. Стая взбесившихся от голода крыс, которых Михаил с братьями гоняли палками. Синежупанники, обутые в дамские боты и со шпорами. Хаос и абсурд.
Поворот. Ужас, словно видения морфиниста, дошедшего до 16 кубов в день четырехпроцентного раствора. Тогда она, атеистка, молила о чуде: “Господи, если ты существуешь на небе, сделай так, чтобы этот кошмар закончился! Если нужно, пусть Миша уйдет от меня, лишь бы он излечился! Господи, если ты есть на небе, соверши чудо!” И чудо произошло... Но детей от морфиниста рожать нельзя.
Поворот. Может, наркотический змей раздавил сердце земского врача. А может, их маленький частный ад начался на фронте, когда Миша все время ноги ампутировал, а она эти ноги держала. Если совсем дурно становилось, отходила в сторонку, нюхала нашатырный спирт и обратно.
Быстрее крутнула браслет. Миша надевал его и на выпускные экзамены, и на венчание. Фаты и белого платья не было — свадебными деньгами она заплатила за нерождение ребенка, чтобы не думали, будто она принуждает любимого жениться. Молодая была. Дура.
