меня, приподнимая и усаживая на себя.
Раз… разворот. Расплескиваясь на пол летит соевый соус. Я отгоняю мысли о пятнах, к которым прибавляются крупинки риса, когда оказываюсь распластана на столе.
— Крошечка моя, маленькая…
Марат склоняется надо мной и раздвигает мне ноги, пробираясь ближе.
Я чувствую, как его пах пульсирует прямо в трусики и не знаю, как реагировать. Кажется, доигралась. Так, ладно, не трусим!
— Глаза такие огромные, — с ухмылкой тянет более низким тоном.
Он завораживает сейчас, убирая с моего живота лишние полы. Прикусываает губу и инстинктивно толкается пахом, тут же сглатывая и судорожно вцепляясь ладонью в край рядом с моей головой.
— Что ты наделала, канареечка… — еще более хрипло.
Когда его правая позволяет себе коснуться тыльной стороной пальцев сплетения моих ребер, я аж до боли прикусываю губу и вцепляюсь ладошкой в его вторую руку рядом, это лишь из-за сорвавшегося от его касаний прилива, растекшегося по низу и дошедшего дальше, ниже, глубже…
Веду бедрами, обхватываю ногами его талию. Кажется, так правильно. Да и чувствую, как намокла алая ткань, пока Марат решает подняться ладонью и проникает к груди. Замирает, вдруг улыбнувшись и, отодвинув пальцами лифчик, дотрагивается до заострившегося соска.
— Ммм, — вместо просьбы и покаяний.
Кажется, ему нравится. Он быстро отпускает грудь и ведет обратно, возвращается к талии и вдруг расцепляет один ремешок, ловко расцепляет второй и, откинув немного липкую ткань от моего лона, ерзает, стягивая пояс штанов ниже. Терпкая смесь холода, его кожи и моей наготы, от неё внизу живота что-то взрывается, заставляя меня шипеть.
Лишь на миг успеваю почувствовать скользнувшую по клитеру твердую шелковистую плоть. Марат тянется к моим губам и накрывает меня глубоким поцелуем, на который я отвечать не умею, зато умеет тело — пронзает острейшей болью, когда его член одним резким рывком проникает внутрь меня и замирает, столкнувшись с…
Я шиплю, разорвав поцелуй, отвожу голову и пытаюсь отдышаться.
Надо… надо… надо закончить.
— Перетерплю, — произношу сипло, решившись посмотреть на него и почти выгнав звездочки боли из головы.
Марат замер надо мной и, судя по застывшему взгляду, ошарашен не меньше.
— Правда… я смогу, продолжи. Пожалуйста.
Его брови дергаются, одной даже хмурится, меняясь сиюсекундно. Но произносит вкрадчиво, словно боясь напугать сейчас не меньше моего:
— Ты… девственница?
Кивок и пробравшая нас двоих дрожь.
— Чего? Почему не сказала?
Можно остановиться?
Мы оба тяжело дышим. Марат спустил меня на пол, фактически эмоционально опустив на землю. Я вцепляюсь в его локти, боясь упасть на ватных ногах и боясь позволить осознанию выбить остатки храбрости.
— Почему не сказала мне? — Повторяет назидательно, глядя в мои глаза.
И только по оставшемуся следу от моих ногтей на его запястье я могу понять, что произошедшее не приснилось.
Весь такой правильный и хороший?
— А почему я должна была говорить? — Прищуриваюсь. — Это же понятно…
Его бровь взмывается, но ненадолго. Марат прочищает горло и отступает на шаг, отчего мне приходится перехватиться за край столешницы позади.
— Давай спрошу иначе, да?
Киваю. Он набирает воздуха и произносит:
— Как ты могла все эти годы ни с кем… не попробовать?
Я хмурюсь, осознавая сказанное.
— Ты мой муж, Марат.
Мне уже это не нравится. Особенно не впечатляет то, что он зажмуривается и сипит сквозь зубы.
— Разве я смела с кем-то… — парирую острым раздражением, — “пробовать”?
— Одиннадцать! Одиннадцать лет назад я дал тебя свободу, взяв тебя замуж. Я думал, ты… найдёшь свое счастье. Как ты могла так…
Он аж слова теряет, а я хорохорюсь и впервые в жизни начинаю смотреть на кого-то исподлобья.
— Ты. Мой. Муж.
На вдохе открывает рот и проводит языком по зубам. Мотает головой, опять отстраняясь.
— Тяжелый случай…
Я расправляю плечи и, прочистив горло, собираю всю храбрость.
— Ты обещал. Мы должны закончить.
И что-то в его лице сейчас меняется. Он осматривает меня с ног до головы и вдруг хмыкнув смеётся.
— Птичка, ты мной командуешь? Вау.
Ну что за детские глупости!
— Ты сам согласился.
Иду на крайности, делаю шаг навстречу, спуская халат по рукам, тот падает вниз, следом соскальзывает портупея, а я пытаюсь не разнервничаться ещё больше.
Перестаёт улыбаться. Слишком долго тянет перед тем, как отвести от моего тела взор. Да и его пах слишком очевидно подаёт признаки жизни.
— Зачем?
— Ммм?
Не разрешает себе смотреть.
— Ждала зачем? Сейчас чего хочешь? Ты меня не любишь же?
Странный вопрос. Любить? Меня кто-то об этом спрашивал? Зачем меня спрашивать? Он понимает всё по лицу.
— Я об этом же, Гульназ! Когда Алан умер…
— Прекрати, — впервые кому-то указываю, ещё из-за упоминания старшего брата.
Совершенно не к месту сейчас он заговорил о нём, столько лет прошло.
И этот шепот заставил его посмотреть и удивиться ровно перед моим рывком. Перед тем, как я касаюсь его торса и, чуть потянувшись, целую под ключицей. Марат смеётся, поднимая взгляд к потолку, и вцепляется в мои плечи, немного отдаляя. Вглядывается в запыхавшееся лицо. Поправляет выбившуюся прядь, заправляя её за ухо и, закрыв на миг глаза, шепчет:
— Хорошо, я не каменный. Но потом не забивайся в свою клетку, когда всё изменится.
Меня отчитывает мальчишка, думающий, что стал взрослым за эти месяцы. Но я его не одёргиваю и не отключаю звонок, пока такси едет от аэропорта.
— Свои билеты можешь засунуть себе куда-подальше, понял?
Досадно и грубо. А я всего-то проявил любезность и хотел пригласить шурина вместе с его девушкой здесь на очередную премьеру. Кажется, три прошлые, которые высылал по почте, им пришлись по вкусу.
— Да? Почему же?
— Ты эгоист, Марат. Не надо меня подкупать. И я не хочу видеть тебя рядом с Гульназ.
— Смешно это слышать именно от тебя, Таймурад.
— Я, может, умнею, Шайтан! И учусь ценить то, что имею. Она мне не чужая! Пусть мы и не ладили никогда, но мне её… жалко, ясно?
Всё-таки в чём-то их родитель был прав, младший вспыльчив. И так многого ещё не понимает. Но всё-таки оправдываюсь:
— Я тоже ценю, — осматриваю руку, понимая, что разговор опять повторяется, — и уберегаю её от многого, в том числе и от твоей семейки.
— От чего ты её там спасаешь? А? Отец гниёт в могиле! Ты должен её отпустить. Ничего с ней не будет. Может, жить наконец начнёт.
— А я ей запрещаю это? Я её не контролирую. Уже не раз тебе говорил, Гульназ сама решает, где, когда и с кем
