Бен увидел ее первым.
— Мама! — он вскочил на ноги, размахивая размалеванными во все цвета радуги руками. — Мы позавтракали с папой, а потом он учил нас плавать.
— В реке мы видели рыбу, — вмешалась Джилли.
— Мы забрались на дерево и на стену… на большую-пребольшую стену, похвалился Бен.
Джилли сделала пируэт.
— Папа говорит, что завтра я стану еще красивее, если перестану хвастать, какая я красивая. — Смысл этих слов до нее еще не дошел.
— Ну, а теперь отправляйтесь мыть руки.
Рафаэль легко вскочил на ноги, и поношенная мягкая ткань его джинсов собралась в некрасивые складки на стройных мускулистых бедрах.
— У вас было очень напряженное утро, — заметила Сара.
— Они хотели разбудить тебя, но я отдал распоряжение, чтобы тебя не беспокоили.
Он, как нарочно, разжигал ее мелкие обиды.
— Я только что разговаривала с твоей бабушкой, — поторопилась сообщить она.
Рафаэль вытер длинные пальцы о тряпку.
— Как она тебе понравилась?
— Насколько серьезно она больна?
— После смерти Фелипе с ней приключился удар, но благодаря терапии и своей собственной воле она сможет передвигаться на инвалидном кресле, пояснил он. — Но она потеряла интерес к жизни, и чем дольше она лежит, тем меньше у нее шансов когда-нибудь встать на ноги.
— Похоже, что ты ей очень нравишься, — заметила Сара.
— Ты так думаешь? Я бы сказал, что она меня уважает. — Его большой чувственный рот искривился в усмешке. — Она слишком много времени уделяет прошлому, вспоминая своих развенчанных кумиров, и это причиняет ей много горя. О чем вы говорили? Дай-ка я попробую отгадать. О Тони? Жаль, что я не знал своего покойного дядюшку. Столько совершенства в одном человеке — это такая редкость.
— Ты не очень-то ему симпатизируешь…
Он громко рассмеялся.
— Ему хватает симпатий abuela! — Смех замер в его глазах. — Она была помешана на Тони, и у нее не оставалось времени на других детей. Ей нет дела до оставшихся четырех.
— Как четырех? — удивилась Сара.
— Она даже не упомянула о моих трех тетках? — Он улыбнулся. — В ее табели о рангах женщины стоят на очень низкой ступени.
— Рамон стоит ненамного выше.
— Она ненавидит слабость.
— Это вообще характерно для сильных натур, — произнесла Сара уже не столь спокойно. — Ты тоже не находишь для него времени.
— Он просто дурак, — без всякого выражения сказал Рафаэль. — Люсия даже не верна ему.
— По крайней мере он предан.
— Как собачка. Но Люсии собачки ни к чему.
— Что касается этого, то в один прекрасный день ты будешь сильно удивлена.
— Сомневаюсь.
— Я хочу, чтобы мы были семьей, — хрипло подчеркнул он. — Для меня очень важно, чтобы здесь, в Алькасаре, ты была счастлива.
Каждое его слово подтверждало выводы, к которым она пришла чуть раньше. Сама по себе она здесь никому не нужна. Без детей она не имеет никакой ценности.
— Я постараюсь заблистать, — саркастически заметила она.
Он сжал губы.
— Если и дальше так пойдет, я тебя как-нибудь отшлепаю!
— Лучшее средство для счастья.
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Это вовсе не угроза, а так, к красному словцу. Может, ты боишься потерять родителей? Так и быть. Привози их сюда в гости! — По выражению его лица было видно, что он считает, будто приносит себя в жертву. — Дом здесь очень большой, и мы можем встречаться только за ужином. Что ты на это скажешь? — нетерпеливо спросил он.
— У меня такое впечатление, что мой ответ не имеет для тебя значения.
В его светло-коричневых глазах зарождалось раздражение.
— Мне не по себе с людьми, которых я не люблю.
— У меня была возможность убедиться в этом вчера, за ужином, — деревянным голосом произнесла она.
— Но ради тебя я готов на некоторые уступки. — Любить безответно одна из форм деградации, — презрительно процедил он. — А во имя этой любви Рамон наделал много глупостей, которых теперь стыдится.
Кровь схлынула у нее с лица под его сосредоточенным взглядом.
— Что касается последней ночи…
— О, давай не будем в этом копаться, — прервала она его.
— Я спал здесь, — продолжал он, не обращая на нее внимания. — Мне не следовало срываться. Я расстроил тебя, виноват.
Не очень-то он похож на виноватого человека, горько подумала она.
Скорее на человека, желающего казаться виноватым. Просто он сохраняет видимость. Не больше. Такое повторится еще не раз, если она решит здесь остаться. Компромисс. Ты мне, я тебе. А уж тут никак не обойтись без шарад и нечистоплотности. Рафаэль не был прирожденным дипломатом, но время и практика — хорошие учителя.
— Забудь об этом, — без выражения сказала она.
— Это больше не повторится, — с чувством заверил ее он.
— Конечно, повторится, — бессильно возразила ему она.
— Почему ты из всего делаешь неразрешимую проблему?
— Потому что ты несешь чушь, — пробормотала она. — Ты не умеешь притворяться!
В его напряженных чертах промелькнула неприкрытая горечь, веря в такую возможность.
Боже, вот так самопожертвование! Для Рафаэля это все равно что подставить грудь под нож. Ради детей он готов на все. Может, он считает, что дети слишком уж привязаны к своим дедушке с бабушкой?
— На твоем месте я не стала бы очень беспокоиться. Боюсь, отец не скоро свыкнется с мыслью, что ты связан с «Санто Амальгамейтед индастриз»!
— Cristo, Сара! — Он вдруг потерял терпение. — Ты преднамеренно возводишь одну преграду за другой. Я уже попросил у тебя прощения за прошлую ночь. Но ты ведешь себя как надутая девчонка!
— Может, это просто оттого, что я более реалистично смотрю на будущее, чем ты, а уж кто-кто, но я-то знаю, о чем говорю, — я уже простилась с тобой раньше!
— Позволь мне сформулировать мои намерения, — процедил он сквозь зубы. — У тебя будет все, что ты захочешь. Чего еще тебе нужно?
Она не могла ему этого сказать из гордости, хоть и поколебленной, но нерастоптанной. Ей нужна его любовь, его доверие, его понимание. Но разве такое просят? Он любил ее в двадцать четыре года, но это было так давно… Целую вечность назад. Тогда слово «компромисс» для него было неприемлемым, грязным, ему надо было все или ничего.
В тот день он позвонил из Нью-Йорка и изложил свой ультиматум, дав ей сорок восемь часов на обдумывание, поставив их отношения под вопрос. А когда уже на следующий день после отведенного ей срока она так и не появилась в Нью-Йорке, он подцепил в галерее экзотическую брюнетку и притащил ее к себе в гостиницу. До сегодняшнего дня она старалась не замечать связи между этими двумя событиями. Вполне возможно, что разгоряченный злостью и с пораненной гордостью Рафаэль посчитал, что их брак уже развалился, что она сделала свой выбор и отвергла его.
