я полетел.
Павлик нашёл глазами Иру и подмигнул ей. Зато остальные вперились в нее злющими глазами.
Она развернула сложенный листок. Всего две строчки: «Ира, прости меня! Ты... самая хорошая».
Девочкам было любопытно, что за письмо она получила от первого отряда. Света подала знак глазами, Гуля ткнула в бок сидящую рядом Дину, а та вытянула длинную шею, пытаясь подглядеть. Но Ира так быстро смяла листок, что Дина, кроме имени, ничего увидеть не успела.
Странное чувство всколыхнула в душе эта записка: разволновала, возмутила, пронзила грустью.
Раз просит прощения, значит, не совсем ему плевать. Совесть мучит. Но если ему совестно – разве одного "прости" достаточно? А грустно ей стало от несбывшейся мечты.
Нет, иллюзии-то рухнули ещё несколько дней назад и в одночасье, но сейчас всё это неясное-несбывшееся обрело чёткую форму в виде трёх слов и точки. Точки, заканчивающей их короткую историю. Всё, конец. Недаром слова «прощение» и «прощай» опохожи. И это правильно, вот только… глупое сердце никак не поймет, а всё ноет и ноет...
Первый отряд грустил.
– Из-за дождя, наверное, дискотеки не будет, – раздосадованно сказала Регина.
– Если на лужах пузыри, то дождь быстро кончится, – изрёк Серёга.
– Ничего, комрадос, без танцев я вас не оставлю. Даже если наш синоптик и ошибается, устроим дискотеку прямо здесь, на веранде, – пообещал Павлик, который, как султан, восседал на скамье, скрестив ноги. Голову его венчала чалма, скрученная из махрового полотенца, а на плечах, как плащ, висело покрывало. После пробежки до корпуса второго отряда он вымок насквозь, пришлось укутаться.
– Правда, что ли? – обрадовалась Регина. – А так можно?
– Пф-ф. Магнитофон у кого? У меня. Бобины у кого? У меня. Ну… не все, конечно, часть в клубе лежит, но лучшее здесь.
– Так можно ведь и в клубе провести? – внёс предложение Серёга.
– Можно, только мокнуть больше не хочется. Я хлипенький, – засмеялся Павлик.
– Не мути, – шикнула на Серёгу Регина, – лучше здесь и без посторонних.
– А ты что, гостей не любишь? – усмехнулся Павлик.
– Некоторых не люблю!
Однако к вечеру ливень прекратился, небо прояснилось, и под щедрыми лучами солнца дощатая танцплощадка высохла довольно быстро. А к половине девятого, едва заслышав льющееся из колонок «И раз, и два, и три, четыре, пять. Я опять иду тебя искать…», туда потянулись ребята со всех корпусов.
Вадим высматривал Иру целый час – и напрасно. Не пришла она на дискотеку. Вон Света из её отряда, другие девчонки, даже та, что всегда рядом с ней мелькала – имени он не запомнил, все здесь, а Иры нет.
Когда Павлик объявил медленный танец, запустив «Последнюю поэму», к Вадиму подошла Света:
– Потанцуем?
Он замешкался на миг, но затем кивнул.
– А где Ира Кузнецова? – спросил он, наклонившись к самому уху. Улыбка тотчас сползла с лица Светы.
– Я её не пасу, – зло бросила она.
– А кто её утром разукрасил?
– А я откуда знаю!
Больше её Вадим ни о чём не спрашивал, а когда танец закончился, направился прямиком к выходу, где на него налетел белобрысый пацан, худощавый и маленького ростика. Вадим не помнил его имени, но знал, что он тоже из второго отряда. Видел его раньше рядом с Ирой и еще как-тораз на шахматах.
– Эй, постой. А ты не знаешь, где Ира? Ира Кузнецова...
Мальчишка сначала буркнул под нос что-то невнятное, потом вскинул глаза и вдруг выпалил:
– Пошёл ты! Козел!
– Чего?! Мелкий, да ты в своём уме? – опешил Вадим.
– Это всё из-за тебя! Я знаю. Я видел, что ты к ней ходил. Ты – гад и сволочь. Что смотришь? На, бей! – кричал тот с каким-то истеричным безрассудством.
– Что ты городишь? Что из-за меня? Ты про Иру? Её обижают? Скажи, кто?
– Все!
– Как все? – Вадим отступил на шаг.– Почему?
– Все думают, что она предательница. Думают, что она тебе карты показала.
– С чего они это взяли? – сипло спросил Вадим, пытаясь скрыть накативший страх, смешанный с удушливой волной стыда.
Но Витя не ответил.
– Где она?
Витя пожал плечами.
– В корпусе осталась, наверное.
Вадим больше ни о чём не спрашивал – голову буквально разрывали мысли, а внутри стало совсем паршиво, прямо до тошноты.
Всё получилось совсем не так, как они рассчитывали. Во всяком случае, не так, как рассчитывал он. И ведь до чего всё казалось простым и, главное, правильным – две недели назад!
«Война есть война, – вспомнились слова Павлика, точнее, и не забывались. – А на войне все средства хороши. Это ведь не просто игра. Это проверка того, как ты потом будешь Родину защищать. Слабаком ты окажешься или нет». Как ему не поверить? Они ведь в нем души не чаяли. В рот смотрели, каждое слово ловили. И Вадим тоже. Такой вожатый! Лучший! Ну как он мог в нем усомниться?
А ещё Павлик говорил: «Рисковать ради своих, ради команды, преодолевая себя, – это достойно! А ты – командир. Ты – пример для всех». И потом, уже позже: «Разве ты не знаешь – общественное выше личного. Из-за того, что тебе какая-то девочка вдруг понравилась, ты готов подставить команду?».
Мог он и по-другому завернуть: «Ну хорошо. Не делай ничего. Плевать, если из-за твоего малодушия команда проиграет. Плевать, что на тебя все понадеялись, все в тебя поверили».
Но это было уже в самом конце, прямо перед тем, как Вадим всё-таки срисовал эти проклятые карты.
На самом деле сложно сказать, кто придумал подсмотреть карты, кто озвучил это первым и облёк просто мысль в конкретную задачу. Но Вадим теперь не сомневался, что хоть это и не Павлик, но всё случилось с его подачи. В конце концов, кто, кроме него, мог знать, что карты рисует Ира? Никто.
Нет, они действительно готовились усердно: и палатки ставили, и узлы учились вязать, и по компасу ориентироваться. Но мысль о том, что карты рисует кто-то из второго отряда, не давала Павлику покоя.
– Учитесь, тренируйтесь, в жизни всё может пригодиться, только сильно-то на победу не рассчитывайте, – говорил он. – Сразу предупреждаю, победит второй отряд. Так что не стоит настраиваться на хорошее, чтобы потом не
