в том, кто подстроил эту аварию. Я просто хочу, чтобы мой мальчик встал с этой постели и уехал со мной домой. Разве я прошу так много? – Вопрошала она в пустоту и я не знала, что ей ответить.
Второй раз за этот день я слышу о том, что авария не случайна и не понимаю, как это вообще возможно. Кто мог это сделать? Мысленно возвращаюсь в тот день.
Утро. Холодно. Я иду через пустынный двор и думаю о гололеде на дороге. Вижу троицу на лавке. Стоп. А что если… да нет, не может быть… Но, а вдруг?
– Простите, – эхом раздается по палате мой голос.
– За что?
– За то, что я сейчас уйду. Я понимаю ваше состояние, но и вы меня поймите. В этой аварии пострадал не только Матвей, но и погиб мой бывший муж. И если это правда, что авария была не случайна, я не хочу сидеть и ждать, когда закон бумеранга подействует на виновных.
– Эля, прошу вас, не делайте глупостей. Дайте шанс следователям все сделать, не лезьте туда.
Слишком поздно. Я и так в эпицентре всех событий.
Это похоже на браваду, но именно за ней я скрываю свой страх. Меня нервно потряхивает от внезапной догадки. Да так, что едва сама не попадаю в аварию от своей невнимательности на дороге. И каково же было мое разочарование, когда я никого не вижу на той лавке. И где теперь искать этого Мишу? Он же всегда сидит здесь. Топчусь на одном месте по кругу и прикидываю, куда он мог податься, когда замечаю приближающуюся фигуру к мусорным бакам.
– Эй, – кричу мужику в грязной одежде и тот ошарашено смотрит на меня, – подождите, не уходите!
– Чего тебе нужно? – не слишком приветливо бурчит дворник и сплевывает на землю.
– Вы с Мишей работали?
– С каким еще Мишей? Не знаю я таких. – Дворник нахмурился.
– Ну, такой щупленький, – машу в воздухе руками, – чуть выше меня, жил вот в том подъезде и раньше убирал этот квадрат.
– А, ты за Тощего мне сейчас говоришь?
– Возможно, – почти угасшая надежда вновь воскресает во мне, – не знаете где он?
– Дык, нету его и не будет уже.
– В смысле?
– Дык, помер, – мужик смачно чихает и вытирает нос рукавом спецовки.
– Как? Когда?
– Нуу… я не в курсе, че там было.
– Совсем? – роюсь в кармане и вытаскиваю пятисотку. – А так?
– А ты случаем не из ментов будешь? – подозрительно косится дворник и только после моего отрицательного кивка, тащит купюру в карман. – Ну, кароч, поговаривают, что спился и откинулся он.
– И это все?
– Ну да, а ты че хотела?
– Ничего, – не могу сдержать разочарования. – Просто думала, что он мне поможет.
– Он уже никому не поможет. Жалко, толковый парень был, но бухал жестко. А я ему в тот день говорил, мол, куда ты столько бухла берешь? А он счастливый так, мне перед рожей пятитысячной купюрой машет. Хвастается, типа друг его давнешний дал за дело, отблагодарил. Вот он и набрал «благодарности» на все бабки.
– За какое дело его могли так отблагодарить?
– Да мутное какое-то, – понизил голос мужик, – типа чувак приехал на тачке серебристой, попросил конкурента попугать. Ну там, колеса чуть резануть или еще что-то. Тока ты это, сильно не трепи, а то если че, я тебя знать не знаю.
– Хорошо, – сглатываю, – а ты случайно марку машины не знаешь?
– Ты точно не из этих? А то больно вопросов много.
– Да нормальная я.
– А инфа тебе зачем?
– Для личных целей.
– Точно?
– Точно! Говори уже!
– Да че ты орешь? Ну, мазда вроде это была, тебе какая разница? Эй, дамочка, ты че отъехать собралась?
– Да мне бы присесть, – чувствую, как картинка в глазах начинает раскачиваться из стороны в сторону и я едва не оседаю на снег. Благо, хоть дворник, хоть и чертыхаясь, довел до лавки. Он что-то бухтел мне на ухо, а я его уже и не слушала. В голове витала одна единственная мысль.
Это был Слава. Это он все подстроил. Но зачем???
Глава 11
Сорок дней. Что они значат для людей, которые не познали горя? Для них это чуть больше месяца до возможно какой-то значимой даты. До посещения врача, до театральной премьеры или до дня рождения тетушки из деревни. А для тех, кто потерял какого-то близкого, это чудовищное напоминание о страшном дне. И оно прошибает тебя в сто крат сильнее, ведь твое сознание не замутнено истерикой и шоком. А после, тебе приходится принимать эту данность уже с какой-то смиренностью. Хотя иногда ловишь себя на мысли, что ты до сих пор ждешь кого-то, кто подойдет и скажет, мол, все это розыгрыш. Из всего, что ты видишь, настоящий только снег. Все остальное – иллюзия. Но имя и дата на табличке убеждают тебя в обратном. А еще одиноко сидящая фигура у самой могилы. Она сидит прямо на снегу, не беспокоясь о сохранности своего дорогого пальто. Сцепляю зубы сильнее и обхожу ее, старательно делая вид, что в упор не замечаю Эмму. Поправляю покосившиеся венки и кладу цветы поверх тех, что принесла сестра. Затем вновь возвращаюсь на свое место, стоя у нее за спиной. Так хочется быть превыше всего этого, но мысли и взгляд упорно возвращаются к той, что покачивается на ветру. Но еще больше я сдерживала свои руки в карманах, которыми так хотелось утопить Эмму в ближайшем сугробе. И мое терпение в этом плане напоминает мне мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Ставлю сумку на лавку, туда же отправляется сумочка, перчатки и телефон. А сама борюсь с шарфом, который так и норовит сползти с шеи. Но дрожащие пальцы подводят и я с психами, дергаю его вниз.
– Не нервничай ты так, – слышится голос Эммы, – я тоже имею право быть здесь.
– Чего ж тогда на похороны не приехала? Постеснялась? – Парирую в ответ. – А зря, вот все бы сразу всей родне объяснила. Глядишь, пожалели бы.
– Мне не нужна ваша жалость.
– Тогда для чего ты здесь? Может, совесть замучила и ты теперь просишь прощения у Славы?
После этих слов Эмма резко встает и поворачивается ко мне лицом. На нем ни грамма косметики, черты заострились и в глазах… в них почти не осталось ничего от живого. Будто передо мною стоит оболочка, а внутри все умерло. После всего случившегося, я и сама чувствовала нечто подобное, а она будто отобразила это на себе.
– Каково это, Эмма, сидеть здесь и
