— Я понимаю, что это не может быть серьезным, — сказала Айрис. — Ты думаешь, мне нужно показаться психиатру?
— Да. Я правда так думаю.
— И что он может мне сказать? Почему я люблю молоденького мальчика? Ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, что я не понимаю, что он — единственный мужчина в моей жизни, с которым я могу это делать? — Она замолчала, увидев выражение его лица. — Прости меня, Джуджу. На этот раз я не дразню тебя. Честное слово, не дразню. Я говорю тебе правду. Я просто не могу объяснить тебе, что это такое — быть с ним. И я не буду пытаться, потому что я знаю, что это ранит тебя. Я тебя не обвиняю. Я бы тоже разозлилась, если бы ты сказал мне, как тебе было хорошо с другой телкой. Неужели ты не понимаешь — вот почему мы должны расстаться.
— Я понимаю, понимаю, — сказал Джули. — Единственное, чего я не понимаю и чего не понимаешь ты, это то, что будет в конце? Что ты собираешься с этим делать? В первой половине сентября вы отправитесь на гастроли. Ты что, возьмешь его с собой в сундуке?
— Я не знаю, — сказала Айрис. — Может быть, к этому времени все уже кончится. Ты же знаешь детей, — она засмеялась. — Он устанет от меня и займется преподавательницей женской гимнастики. Ну, против этого я не буду слишком возражать, это все же лучше, чем преподаватель мужской гимнастики.
Джули засмеялся.
— Милая, мне бы хотелось что-нибудь для тебя сделать.
— Сделать что-то для меня! Что сделать? Ах, тем не менее, это приятно. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Ты правда куколка. Такой замечательный парень. Джули, я не могу тебе передать, как мне жаль, что я все время доставляю тебе неприятности. Я ненавижу себя за это, правда. Не понимаю, почему я тебя дразню. Ты не заслуживаешь этого, но иногда ты просто мучаешь меня, и я не могу остановиться.
— Забудь это, — сказал Джули, похлопав ее по плечу.
— Могу ли я по-прежнему звонить тебе в три часа ночи, если испугаюсь или почувствую себя одинокой?
— Конечно.
— Могу ли приходить на распродажи обуви?
Он засмеялся.
— Не только ты, но можешь брать с собой и мальчика, я его приодену.
— Тебе не стоит хамить мне на эту тему.
Я просто поддразниваю тебя.
Айрис долго молчала. Закурила сигарету, сделала несколько затяжек и выбросила сигарету в окно. Затем скрестила руки и поглубже уселась на сиденье, откинув голову и глядя в потолок салона. — Наверно, я действительно сошла с ума, — сказала она наконец, — но единственное, о чем я могу думать — это о том, чтобы возвратиться к нему. Он такой милый, что мне почти все время хочется плакать… Я не знаю… — она помолчала. — Это плохо — влюбиться в того, кто наполовину младше тебя? Это, наверно, плохо? Невозможно? Если бы это был мужчина, все было бы нормально. Сколько тебе — сорок семь, сорок восемь? Ну, вот видишь.
— Но это…
— Да, это другое. Я понимаю. Но предположим, что я мужчина, что я нашла шестнадцатилетнюю цыпочку и вцепилась в нее. Это было бы так же плохо? Короче говоря, если бы я была мужчиной, все было бы нормально. Но из-за того, что я женщина — это ненормально. Что за чушь!
Джули пожал плечами.
— Я не знаю, что сказать, милая. В определенном смысле ты права. Кто я такой, чтобы говорить, что хорошо, а что плохо? Кто может сказать? Это зависит от того, что ты чувствуешь, вот и все. И чем это обернется.
— Ну, о том, что я чувствую — это я вцепилась в него, в этого парня. Со мной так не случалось с шестнадцати лет. А чем это обернется? Кто, к черту, знает? — Она закрыла глаза. — Разбуди меня, когда мы доедем до моста Джорджа Вашингтона, хорошо? Я на самом деле люблю этот мост. Ладно?
— Ладно, — Джули ласково улыбнулся ей.
— Джуджу, — сказала Айрис с закрытыми глазами, раздвинув губы в улыбке, — я так бы хотела любить тебя.
— Спасибо.
— Это бы так все упростило.
— Ничего, — Джули засмеялся, — у меня достаточно тревог.
— Кто знает, — сказала Айрис, — может быть, когда-нибудь я тебя и полюблю? И ты сможешь с удовольствием врезать мне прямо в зубы.
Вито лежал в постели Айрис, прислушиваясь в темноте к шуму лифта. Трижды он слышал, как лифт приходил на этаж, и каждый раз он знал, что это не она. Но на этот раз он был уверен, что она приехала. В комнате было тепло. Он выключил кондиционер, чтобы слышать, как она идет по коридору. Он лежал голым под легкой простыней, ноги и руки у него вдруг похолодели.
Он слышал, как повернула ключ в замке и с глухим стуком поставила сумку на пол.
— Дрогой? — Ее голос был высоким, приглушенным и напряженным. Он собирался ответить ей привычным «привет», но звук ее голоса показался ему таким удивительно сладким — за два дня разлуки — и так точно соответствовал его собственному желанию, что он вскочил с постели и сжал ее изо всех сил.
— О, — закричал он, — о-о-о.
— Ох, Вито, дорогой, дорогой, — пробормотала она, когда он обнял ее, и засмеялась. — Ох, мой дорогой, дорогой малыш. О, мой желанный любимый малыш, слава Богу, ты здесь.
Вито зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее запах, как будто дыша им. Он обнял ее, переплетая пальцы у нее за спиной, так что он мог сжимать ее до боли.
— Слава Богу, ты здесь, — сказал он. — Я искал тебя. Я приглядывался к женщинам, но среди них не было тебя. Я просто хотел увидеть тебя.
— О, Вито, правда? Дорогой, я хотела вернуться раньше. Правда. Ты скучал по мне?
— Послушай, — сказал Вито. Он расцепил пальцы и сжал ее лицо в своих ладонях. — Я тебя люблю. Ты знаешь что? Я правда тебя люблю. Эти два дня… Их как будто не было.
— О, мой Бог. Помоги-ка мне освободиться от этих тряпок. — Она рванула на себе платье. — Помоги же мне, помоги.
Он расстегнул платье и помог ей стащить его через голову.
— О, скорее, — сказала она, раздевшись. Она прижалась к нему, и, шатаясь, они пошли в спальню.
— О, сказала она, почувствовав его внутри себя, — о, дорогой мой.
— Я дома, — мягко сказал Вито. И еще крепче прижался к ней. — Это мой дом. — Она улыбнулась и потянулась губами к его лицу. — Теперь, — сказала она, плотно сомкнув ноги и изогнувшись, — теперь ты от меня не уйдешь. О, я люблю тебя. Я не позволю тебе уйти от меня.
Вито стоял у кухонной плиты, глядя, как на сковородке жарятся яйца. Он был в трусах и стоял, скрестив руки на груди и упершись подбородком в голую грудь. В одной руке он держал лопаточку. Айрис, одетая в цветастый халат, смотрела на него со своего насеста на табуретке. Он выглядит старше, неожиданно поняла она. Что-то было в его позе такое, какая-то неуловимая перемена, такая легкая, что ее нельзя было определить. Это произошло в ее отсутствие — или ускользнуло от ее внимания. Но это было, она это видела: он больше не был мальчиком, он становился молодым мужчиной.
