блестящую математическую карьеру и становится нобелевским лауреатом! А все почему? Потому что подобранный метод лечения оказался правильным! Все эти факты дали мне возможность предположить, что, в принципе, любую личность можно изменить. Вы только представьте, сколько в нашей стране преступников, сколько психически больных людей и других асоциальных элементов, которые тяжелым бременем лежат на наших с вами плечах! Сколько людей могли бы не вредить, а помогать обществу, если только поменять их сознание! А еще подумайте про ни в чем не повинных жертв насилия, про тех, кто не смог смириться с утратой близких или просто не справился с какими-то тяжелыми жизненными обстоятельствами. Держать меня здесь – это преступление против нравственности, это просто бесчеловечно! Врачи могут и должны менять мир, спасать людей, а не запихивать несчастных больных и оступившихся людей подальше от благополучного общества!
Петр Петрович на мгновение замолчал, но вдруг, будто что-то вспомнив, продолжил:
– Уважаемый суд, я не думал, что мне придется говорить настолько личные и болезненные для меня вещи, но я вынужден сделать это, чтобы вам был понятен истинный мотив моего глубокого изучения данной проблематики. Я – четвертый ребенок в многодетной семье. Мать родила последнего ребенка, моего младшего брата, когда ей было уже далеко за сорок. То, что он отличается от всех остальных, было видно сразу. Тогда не ставили точных диагнозов. Говорили, что он идиот или олигофрен. Через год после его рождения наш отец умер. Мать начала пить, и старшей сестре пришлось почти круглосуточно работать, чтобы обеспечить всех остальных. Мои старшие братья категорически не хотели заниматься младшим. Вероятно, надеялись, что он долго не протянет и у нас не будет лишнего рта. Мне же было его жалко. Он был улыбчивым и абсолютно беззлобным. Ластился к любому, кто его не отпихивал. Он почти не умел говорить, больше мычал, но при этом хорошо себя обслуживал и даже справлялся по хозяйству. Лет до четырнадцати с ним не было серьезных проблем. Я знал, что после школы буду поступать в мединститут или, если провалюсь, – в медучилище. Сестра давала мне ежемесячно немного денег, и я рассчитывал, что буду жить на стипендию, а деньги сестры отдавать пожилой соседке, которая согласилась присматривать за больным братом. Однако его половое созревание не дало осуществиться моим планам. Он был рослым и обладал недюжинной физической силой. В то лето, когда я заканчивал школу, случилась трагедия – он изнасиловал девочку-подростка, которая жила в нашей деревне. Конечно, после этого никто бы не позволил ему оставаться жить дома, тем более без присмотра родственников. Брата поместили в психдиспансер. Он прожил там чуть больше года и умер, якобы от сердечной недостаточности. Эта история долгие годы не давала мне покоя. Я был уверен, что качественная медицина и социальная адаптация могли бы многое изменить. Но все мои выводы были основаны на теории. Мне была необходима практика. Я пытался комплексно работать с больными, страдающими подобными расстройствами, но, к сожалению, без согласия начальства я не мог позволить себе применить те тактики лечения, которые казались мне максимально эффективными и целесообразными. Как вы слышали, я пытался заинтересовать своей теорией Олега Аркадьевича, но, к сожалению, безуспешно. Я понял, что не смогу реализовать свои идеи, пока я нахожусь в подчиненном положении от кого-либо. Поэтому, когда у меня появилось подходящее предложение, я согласился возглавить небольшую районную больницу.
– То есть ваш преступный замысел был спланирован заранее? – уточнил прокурор, многозначительно посмотрев в сторону судьи.
– Уважаемый суд! – От раздражения голос Петра Петровича стал неестественно высоким. – Разрешите мне договорить. Мне кажется, что все, что я сказал вам ранее, вы оставили за скобками как нечто совершенно не относящееся к делу. Но оно относится! Оно еще как относится! У меня действительно был замысел, но ни в коем случае не преступный. Сегодня здесь уже упоминалось о мальчике Коле, который работал у нас санитаром. Но вы даже не представляете, в каком состоянии я забрал его из детского ПНД. И не только его. Это же десятки искалеченных детских судеб! Вам ведь ничего не известно, например, о девушке Насте, посудомойке с умеренной умственной отсталостью, которую я взял из того же диспансера, что и Колю. Я не буду рассказывать вам о тех ужасах, которые пережил этот ребенок. Для понимания уровня катастрофы скажу только, что в четырнадцать лет она уже была стерилизована. И пользовались ею не только пациенты диспансера. Мне потребовались годы терапии, чтобы она смогла забыть, что с ней происходило, и поселить в ее сознании несуществующие воспоминания. Так я окончательно убедился в том, что мой подход работает. Но я был очень сильно ограничен в клинических исследованиях. Субъектов экспериментов было ничтожно мало. И кроме того, все они были ментально повреждены.
– Поэтому вы решили заманивать к себе ни в чем не повинных людей и ставить на них свои опыты? – вновь прервал Петра Петровича прокурор.
– Ну, вы меня просто монстром каким-то воображаете! – усмехнулся Петр Петрович. – Конечно, все произошло случайно. Я прогуливался по территории и обдумывал дальнейшие планы, когда заметил, что замок на задней стороне забора нашей больницы открыт. Безусловно, я сразу же закрыл его, ведь у нас режимный объект, и ушел с твердым намерением уволить начальника охраны. Но около беседки я встретил… – Петр Петрович на секунду замолчал, но затем решительно продолжил: – Дмитрия Николаевича с внуком. И даже тогда у меня не было никакого плана оставить его в качестве субъекта исследования. Однако после беседы, когда я узнал, что он разведен, живет один, тяготится тем, что вышел на пенсию и не может работать по специальности, я понял, что не нанесу никому большого вреда, оставив его у себя в качестве пациента. А ведь для научного эксперимента кандидат с абсолютно здоровой психикой представлял огромную ценность!
– То есть, – прокурор выдержал паузу и откашлялся, – вы не просто похитили человека, но еще и подвергли опасности жизнь несовершеннолетнего, усыпив его и отправив в другой город?
– Вы забываете, что я врач. – Глаза Петра Петровича сузились. – Я тщательно рассчитал дозу снотворного, чтобы не навредить ребенку. Затем я перевез его на своей машине в другой город и высадил его на остановке за десять минут до прибытия первого рейсового автобуса. При этом я был поблизости и контролировал, чтобы с ребенком ничего не случилось.
В зале послышался недовольный шепот.
– А как долго вы надеялись держать у себя в заложниках потерпевшего? – задал очередной вопрос прокурор.
– У меня нет четкого ответа, – немного подумав, медленно проговорил подсудимый. – Безусловно, это не могло продолжаться бесконечно. Мое дальнейшее поведение зависело бы напрямую от
