с Валеркой учились в восьмом классе, он тоже лежал в этой больнице. Только вон в том корпусе.
— Да-а? И ты его навещала?
— Один раз.
— Очень часто, — в свою очередь съязвила Маринка.
— Дурой была. Ещё похлеще тебя. Стеснялась ходить. Стыдно было.
— А что с Валеркой было?
— У него на лбу, в районе правого, нет, левого виска прыщичек вскочил зимой. Он его выдавил и гулять на мороз. Когда гулял, с мальчишками в драку влез. Кто-то ему прямо в этот прыщик и попал. Ничего. Утром проснулся, а лицо говорит на половинки разделилось. Левая половина опухла, глаз заплыл, ну прямо китаец, правая половина лица нормальная…
— Помню, помню. Мне тогда или девять, или десять лет было. Ему ещё операцию делали. Он рассказывал, как хирургом командовал со страха. Как ему уколы внутривенные делали практикантки. Ха-ха-ха! Он тебе рассказывал, как эти практикантки мимо вены кололи? Все руки синие были. Вот тоже, как мой придурок. Все они придурки. И чего мы их любим?
Так, за разговорами, они дошли до остановки. Дождались своего автобуса и поехали домой, где их уже ждали Нина Николаевна и Владимир Леонтьевич.
Дома лежало письмо от командира части.
— Вот, — Владимир Леонтьевич высоко поднял руку, в которой был зажат конверт, листок бумаги и фотография. — Вот! Благодарственное письмо родителям прислали. Спасибо, говорят, за сына. Присягу принял. Ещё в учебной роте, а уже первое боевое задание выполнил. Командир хвалит.
Отец сиял. Он уже успел отметить это радостное событие рюмочкой «Столичной». В очередной раз, после пропущенной рюмки, он вставал и гордо, нацепив на кончик носа очки, читал письмо. Потом брал фотографию, на которой был изображен его сын в военной форме, и смотрел. На фотографии Валерка был страшно похудевшим. Щёки впалые. Китель как мешок на черенке. Серьёзное лицо гордо вздернутое вверх.
— Орёл! Смотри, мать, какого орла воспитали…
Нина Николаевна смотрела на фотографию сына, и слёзы катились по её щекам.
— Худенький. Что же они их там, совсем не кормят? Отец, ну, ты хоть командиру напиши. Если так хвалит. Пускай приглядит за ним.
— Там армия, а не институт благородных девиц. Наверное, спортом усиленно занимается, вот вес и сбросил. Да и форма размера на два больше, вот и кажется худым. Ну, молодец. Ну, орёл, — он налил в рюмочку водки и выпил. Крякнул, занюхал кусочком колбаски и смачно съел его, чавкая и причмокивая.
— Я ещё никогда таким не видела твоего отца, — тихо шепнула Наташа на ухо Маринке.
— Я сама его таким никогда не видела. Тем более чтобы он вот так водку пил, — тоже шёпотом сказала Маринка.
— Чего расшушукались? Праздник у меня сегодня. Праздник, — Владимир Леонтьевич устало присел на стул и опустил голову на стол. — Как вспомню, сколько с ним нервов в последнее время потратил, так вздрогну. А не зря ведь… Точно, мать?
Все уже легли спать, а отец сидел один на кухне. Ему было очень приятно, что именно его похвалили за воспитание сына. Он пил горькую и вспоминал приятные моменты семейной жизни. Утром Нина Николаевна застала его мирно спящим, головой на столе. Лицо по-прежнему сияло улыбкой.
Колхоз «Ударник»
— Рота! Равняйсь! Смирно! Слушай наряд! — старшина Жеволудов зачитал списки заступающих в суточные наряды.
Странно, но среди заступающих не было ни одного водителя.
— Отделение водителей, после завтрака по отдельному плану. Получите подменное обмундирование и поступаете в распоряжение старшего сержанта Синявского… Рота! Вольно! Справа по одному. На выход, строиться для следования в столовую.
Получив после завтрака подменное обмундирование и переодевшись, отделение водителей сидело на улице в курилке.
— Чё за приколы, пацаны? Куда нас опять принарядили? — в пустоту, не обращаясь ни к кому, спрашивал Рулов Игорь.
— А какая разница куда? Всё одно без работы не останемся. Опять что-то копать или чистить. Мыть или разгребать, — успокоил товарища, пуская кольцами дым, любуясь своим талантом, Роман.
— Отделение, строиться! — вышел из расположения казармы Синявский. — Равняйсь! Смирно! Вольно! Напра-во! Шагом марш.
Дошли до «пятачка» военного городка.
— Отделение, стой! Разойдись!
— Товарищ сержант, куда мы?
— В колхоз на…
— В какой ещё колхоз? — недоумевая, переглянулись ребята.
— Уборочная страда. В колхозе нехватка рабочих рук. Наша часть шефствует тут над колхозом «Ударник». Каждый год помогаем в уборке урожая. Колхоз за это снабжает нас продуктами.
— Ну, теперь всё понятно. Куда нас сегодня поставят? Что убирать будем?
— Не знаю! На месте всё расскажут и покажут.
Из парка выехал крытый брезентом бортовой «ЗИЛ-131». Отделение с сержантом загрузилось в кузов. Рядом с водителем сидел старший лейтенант — начальник продовольственной службы Птичкин. Ехали относительно недолго, но утомительно, так как в кузове всегда неудобно и неуютно. Въехали на территорию каких-то складов. Машина остановилась.
— Выходим. Приехали, — сказал офицер. — Никуда не разбредаемся. Ждём команды.
Как оказалось, вся территория была ничем иным, как самым настоящим овоще- и отчасти зернохранилищем. Кругом копошились люди. Въезжали и выезжали машины. Где-то кто-то смеялся. Где-то ругались. Где-то, видно, из-за шумно работающих механизмов, кричали. Одним словом — уборочная страда. На складе, рядом с машиной, работали молодые девчонки. Сметали рассыпавшееся зерно и собирали его в мешки.
Видя солдатиков, они переговаривались и смеялись. Синявский с Поляком пошли знакомиться, а отделение тупо стояло на месте, не зная, как себя вести. За несколько месяцев они настолько привыкли всё делать только по приказу, что совсем отвыкли от нормальной гражданской жизни и не понимали, что, зачем и почему.
С других складов и помещений тоже нет-нет, да и выходили на улицу девушки. Они с интересом рассматривали прибывшее «пополнение», что-то между собой щебетали и задорно хохотали.
— Ко мне, — прибыл старлей. — Слушаем и запоминаем. Синявский, иди сюда. Возьмёшь двоих и на склад, где только что был. Будете загружать машины мешками с зерном. Работа на целый день. Обед в четырнадцать часов, после всех колхозников. Кушать будем на прежнем стане. Ты знаешь. Так. Поляк, в машину. Остальные в кузов. Будем с полей возить картошку.
— Тершин и Панов, за мной, — скомандовал Синявский.
Остальные загрузились в кузов. Машина затрусила по полевой дороге. Всем хотелось покинуть пределы кузова. Ребята с нетерпением ждали остановки. Поляк как можно мягче вёл машину, но «позвоночник рассыпался на части». Машина наклонялась всем корпусом справа налево, ныряла вниз, вздымалась вверх. Пассажиры в прямом смысле катались по кузову. Двигающаяся по полевой, выжженной солнцем, дороге, машина поднимала несметные клубы пыли. Когда наконец-то машина остановилась, ребята долго не могли отойти от поездки.
В кузов заглянул улыбающийся Поляк.
— Ну, вам
