— Почему?
— Не могу. Слишком рано. Я не готова. Мне нужно время. Я боюсь.
Она проговорила это быстро, торопясь, словно опасалась не успеть все сказать, затем повернулась, отошла к окну.
Скотт встал сзади. Не оборачиваясь, она сказала:
— Я буду с тобой, Скотти, пока тебе нужна, в любом качестве — но только не жены! — Говорить ей было тяжело — мешал комок в горле. Дон боялась взглянуть ему в глаза — наверняка там такая боль! — После Брента я не хочу связывать себя с кем бы то ни было. Наш брак был ловушкой, разрушил хорошие отношения, дружбу. Я не сделаю с тобой такой же ошибки, как с Брентом.
«Опять этот Брент!» — Скотт едва удержался, чтобы не выругаться вслух. Он стоял, сжимая кулаки в бессильной ярости. Ему так хотелось встряхнуть ее хорошенько, чтобы она очнулась от этого наваждения прошлого! Но вместо этого он с нежностью обнял Дон за плечи, повернул к себе.
«Черт побери, неужели она не понимает, что так нельзя! — Скотт до боли сжал зубы. — Нет, я не буду спорить, угрожать. Она определяет условия, а я приму любые…»
Дон никогда не узнала, какого труда ему стоило улыбнуться и солгать:
— Я хочу, чтобы ты была со мной навсегда, но, если ты можешь дать мне только одно лето, только один год, что ж, спасибо и на том. Меня устраивает. — Он вгляделся в ее глаза, которые начали наполняться слезами. — Так это не тот сюрприз, о котором ты говорила?
Дон покачала головой, слабо улыбнулась:
— Посмотри вон туда! — Она показала на камин.
Скотт открыл стоящую там коробку и с изумлением уставился на чек, выписанный на его имя.
— Это что еще такое?
— Долг Брента тебе.
— Свихнулась?
Ее задели не столько слова, сколько тон, которым они были сказаны. Дон разозлилась. «Надо же, продала свои любимые картины, сестру замучила — и вот, пожалуйста, благодарность!»
— Нет, не свихнулась. А вот ты, похоже, близок к тому.
— Я давал деньги Бренту, а не тебе. Если он ничего не оставил, то это мои потери, не твои!
— Ошибаешься! По закону задолженность одного из супругов переходит на другого, по крайней мере наполовину. А я всегда отдаю долги. — Заметив, что Скотт раздумывает, не порвать ли ему чек, взорвалась: — Порви, порви! Оба пролетим на семьдесят тысяч!
Он сурово прищурился:
— Вот почему Лекси суетилась как сурок — продавала картины, драгоценности, теребила тех, кто тебе должен?
Дон молча кивнула.
— У него было слишком много долгов. Моей зарплаты не хватало.
— Проклятье, Дон! Ты не должна была этого делать!
— Нет, должна! — Не в силах выдержать его яростного взгляда, она отвела глаза в сторону.
Скотт почему-то вспомнил, как Стейли вышла ему навстречу в рубашке Брента, накинутой на голое тело. «Какая несправедливость!» — подумал он. Подошел к Дон, прижал к себе. Уселся на кушетку, посадил ее к себе на колени, поцеловал.
— Я прощена? — спросила она.
— Еще нет! — В его шутливом тоне была нотка горечи. Пусть не жена, пусть любовница, друг. Эта женщина — воплощение его мечты. Скотт поднял ее на руки и понес в спальню. Дон улыбнулась сама себе. Завтра они могут опять сцепиться, но ночь — не для этого.
«Время, — думал между тем Скотт. — Оно все расставит по местам. Пока же надо радоваться тому, что она просто со мной». Он вошел в спальню, медленно раздел ее, сгорая от желания.
Лучи утреннего солнца коснулись лица Дон. Она поморщилась, натянула повыше одеяло: «Еще несколько минуточек!» И проснулась только через два часа.
— Господи! — ахнула она. — Опять не попаду к дяде Дану!
Вчера, поджидая возвращения Скотта, она еще раз позвонила ему, пообещала наконец приехать. Надо же когда-то начинать работать…
Кто-то назвал ее по имени. Голос был еле слышен. «Наверное, это во сне», — подумала Дон.
— Она приходит в себя…
«Приходит в себя? Про кого это? Ничего не понятно. Я в постели. Но почему вокруг так тихо говорят?»
Она опаздывает. Брент развил слишком большую скорость.
— Брент, ты же знаешь, я не люблю быстрой езды! Не люблю, когда ты так гонишь! Скотти! Скажи ему, что так не надо! Пусть остановится!
Навстречу им машина. Странно, почему она такая большая, две полосы заняла?..
«Господи, что это мне мерещится? Брента нет, он умер! Ой как трещит голова! — Дон попробовала шевельнуться — боль пронзила руку и грудь. — Надо же Скотта найти. Где он? Везде осколки стекла, кровь… А Скотта нет! Только бы он был жив!»
— Скотти! — крикнула она, но на самом деле бессильно пошевелила губами.
— Сейчас, сейчас! — Мягкие, умелые руки прикоснулись к ней, голос, очень похожий на материнский, сказал, что она должна успокоиться…
Дон почувствовала укол в предплечье и вскоре стала медленно куда-то проваливаться.
Ночь сменяла день, день — ночь. Понемногу Дон начала различать лица людей, входящих в ее палату: Скотт, дядя Дан, родители, опять Скотт. Значит, он с ней…
Медсестры мерили давление, делали уколы, что-то там колдовали в нижней части ее живота — не всегда особенно аккуратно, но это и хорошо, — значит, она не такая уж тяжелая…
— Доброе утро! — однажды она наконец ясно услышала обращенные к ней слова. Их сказала молодая, круглощекая, улыбающаяся медсестра. — Проснулись наконец? Поговорить не хотите?
Дон попробовала — и отрицательно покачала головой: не получается.
— Ну тогда пока послушайте! — Сестра улыбнулась и вышла.
Вошел врач, представился: «Доктор Вайгерт». Занялся осмотром и попутно ответил на все вопросы, которые она хотела, но не могла задать. Потеря речи временная, не стоит волноваться. У нее трещина в черепе, сотрясение мозга. Рука сломана. На ноге — рваная рана, пришлось наложить тринадцать швов, но тоже пусть не беспокоится — сможет ходить в бикини.
Доктор ушел, а Дон, закрыв глаза, попыталась все вспомнить. Она спешила к дяде Дану… Дальше — провал. «Не психуй! — сказала она себе. — Ты вспомнишь, обязательно все вспомнишь!»
Звук твердых шагов заставил ее открыть глаза. Скотт.
— Скотти! — беззвучно пошевелила она губами.
— Тебе лучше? — Его голос сорвался, но через секунду Скотт справился с собой. — Тут твои родители были, дядя Дан, но я отослал их домой. Алексис скоро приедет.
Она открыла рот — тщетно, ни звука.
— Вот так! — Он шумно вздохнул, хитро улыбнулся, хотя в его глазах стояли слезы. — Давно я ждал такого случая, чтобы ты меня не перебивала!
Скотт подошел к ней, наклонился, поцеловал в щеку. Когда хотел уже выпрямиться, она здоровой рукой удержала его.
— Что, радость моя? — спросил он озабоченно. — Больно?
Она отрицательно покачала головой. «Что произошло?» — задала глазами давно мучавший ее вопрос.
