Он нахмурился.
— Но ты же сказала, ключ охраняют.
— Так оно и есть, однако я думаю, что мне удастся отвлечь их. Все, что я могу сейчас сделать, — это попытаться.
— И затем? — тихо подсказал он.
— Затем я вернусь сюда, и мы вставим ключ в замок на сундучке. А потом… — она пожала плечами, притворяясь, что все это в порядке вещей, — посмотрим…
Солнце поднялось довольно высоко, и Хоуп заметила, что настает ясный день, и отчаянно постаралась не дать волю слезам, которые угрожали выступить на ее глазах. В любом случае ему это никак не поможет. Она замерла, когда рука Армана легла ей на затылок и он нежно, но требовательно повернул ее лицо к себе.
— Нет, моя Надежда. Так не пойдет, — ласково проговорил он. — Ты меня понимаешь?
— Ты возвращаешься, — прошептала она, притрагиваясь к его щеке. С каждым мгновением наступающего дня он становился все более и более осязаемым.
— Да, — ответил он. — Но я не это имел в виду. Ты этого не сделаешь. Ты меня понимаешь?
Она подняла брови, притворяясь, что не понимает, о чем это он говорит.
— Не сделаю чего?
— Не лишишь себя жизни. — Ответ его был совсем тихим, но слова, казалось, взорвались в воздухе, подобно подожженному пороховому заряду.
Она опустила глаза. Хотя она и не могла еще сформулировать это, но знала, что хотела это сделать, чтобы остаться с ним.
— Почему бы и нет?
Его темно-синие глаза потемнели, став почти черными.
— Потому, что тебе еще не пришло время умирать. Впереди у тебя длинная жизнь, и ты должна с нетерпением ожидать будущего. — Его рука крепче сжала ее шею. — Можешь верить мне или не верить, но я знаю. Я знаю это так же, как знаю и то, что люблю тебя всем сердцем. Я знаю это так же, как знаю, что твоя душа еще встретится с моей и мы завершим с тобой то, что начала наша любовь.
Слезы, которые Хоуп так долго сдерживала, покатились по ее щекам.
— Ты оставляешь меня, уходишь к Фейт, а я остаюсь тут. Неужели ты не понимаешь? Я люблю тебя больше, чем любила она! И я хочу провести всю мою жизнь — или смерть — с тобой!
— Так и будет, но ты не лишишь себя жизни, пока Господь сам не призовет тебя.
Гнев закипел в ее груди. Ей было так тяжко, что она с трудом дышала.
— Фейт же совершила самоубийство в шестьдесят два года! И знаешь почему? Потому, что поняла, какую ошибку допустила в молодости, и потому, что хотела быть с тобой!
Он печально улыбнулся, и рука его нежно погладила изгиб ее шеи.
— Бедная Фейт. Она была недостаточно взрослой, неготовой к любви. Даже в шестьдесят два года.
— Ты просто высокомерный осел! — вскрикнула Хоуп, забарабанив кулаками по его груди. — Фейт умерла ради тебя! Это что, детская любовь?! Неужели же я не смогу сделать то же самое?
Он схватил ее кулаки и прижал к своей груди, поглаживая их.
— Но ты должна жить, чтобы я мог закончить отведенный мне круг и снова вернуться к тебе, — нежно сказал он. Так нежно, что она успокоилась.
Разжав кулаки, она вытерла слезы со щек, пытаясь осмыслить его слова.
— Я тебе не верю, — заявила она наконец, уставившись ему в грудь, так как боялась поднять глаза.
— Я уже говорил тебе однажды, что мне кажется, будто твоя душа — часть души Фейт, повзрослевшей, ставшей настоящей женщиной… Я все еще верю в это. А также верю, что мы встретимся с тобой снова, а иначе ведь мы не были бы с тобой сейчас вместе. Мы созданы друг для друга. — Он улыбнулся, поднимая ее подбородок так, чтобы она могла посмотреть в его глаза и убедиться, сколь непоколебима его вера. — Я должен в это верить. И ты тоже должна.
Утомленная спором, Хоуп попыталась улыбнуться ему дрожащими губами.
— Ты с ума сошел. И сам это знаешь.
Большим пальцем руки он смахнул ее слезинку.
— Но я не одинок, Хоуп.
— Нет. Ты не одинок.
— Значит, ты веришь мне?
— Я стараюсь…
Он улыбнулся снова, и на этот раз сердце ее чуть не разорвалось в груди при виде улыбки Армана. Она будет бережно хранить его образ в своей памяти. Долго, долго…
— Ты поверишь. Но если бы ты была права, моя Надежда, и ответом было бы самоубийство, разве это не означало бы, что сейчас рядом со мной должна была бы быть Фейт? — Он осмотрелся кругом, и опять его пристальный взгляд вернулся к ней. — Если это так, тогда где же она?
— Значит, как она хотела, не получилось, — вынуждена была признать Хоуп.
— Выходит, мы должны попробовать поступить по-моему. Я знаю, что прав. Просто знаю. — Он привлек ее к себе, развернув так, чтобы она могла прислониться спиной к его груди. Руки его оказались свободны, и он нежно обхватил ими грудь Хоуп.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно люблю тебя, что мне просто больно.
— Тогда позволь мне облегчить эту боль, Хоуп. — Голос его прозвучал в ее ушах бархатом полуночи, и грудь ее напряглась от желания, вызванного жаром его голоса.
— Да, позволяю, — пробормотала она, отдаваясь ему.
Они любили друг друга нежно, страстно, неистово, а затем замерли, обнявшись. Ее ресницы задрожали и наконец открылись, и она уставилась в темно-синие глубины его глаз. Странная летаргия охватила ее тело, чувство наполненности и насыщения заставляло ее думать, что никогда раньше она ничего подобного не испытывала.
— Лежи спокойно, моя Надежда, — предупредил он.
Так она и поступила. Ей показалось, что он стал легче, чем раньше. И вдруг она поняла, в чем дело: он израсходовал всю свою энергию и теперь растворялся в воздухе.
Тяжелый камень лег на сердце Хоуп, а в горле образовался горестный ком. Но последовавшая затем его медленная материализация вселила в нее надежду, что это еще не конец. Он с ней, сейчас, а остальное неважно! И Хоуп сделала вид, что все в порядке.
Дни проходили слишком быстро. Арман и Хоуп почти ни на миг не расставались друг с другом. Страх, что он может совсем исчезнуть, никогда не покидал Хоуп, как бы она ни старалась выглядеть спокойной.
Стремительно приблизился тот день, когда она должна была ехать к ювелиру за дубликатом ключа. Вслух об этом они не говорили, но оба знали, что пора пришла.
Ювелир был очень горд своей работой — это стало бы ясно каждому, кто посмотрел бы на его улыбающееся лицо.
— Великолепно, не правда ли? — спросил он, поднимая ключ, чтобы Хоуп могла как следует оценить выполненный заказ.
Она рассмотрела помещенный в рамку ключ, затем перевела взгляд на фотографию оригинала. Кивнув головой, Хоуп согласилась с ювелиром:
— Вы потрудились на славу! Замечательно!
