Лицо Таш опять искривилось.
— Я тоже не хочу ни о чем жалеть перед смертью, тетя Грейс.
Грейс поднялась и снова села на край кровати, взяв запястья племянницы в свои руки:
— Ты и не будешь жалеть. В будущем тебя ждут потрясающие приключения — безопасные, — и когда ты состаришься, ты сможешь рассказать о них своим внукам. — Грейс наклонилась вперед и откинула челку со лба Таш. — Милая, нельзя жить так, будто каждый день может стать последним. Знаю, такие наклейки лепят на бамперы, но, следуя этом принципу, ты просто свихнешься, Таш. Я уверена на все сто процентов, что Джули не хотела бы, чтобы ты так обращалась со своей жизнью.
Таш слабо улыбнулась:
— Мама убила бы меня за прошлую ночь.
Грейс рассмеялась:
— Ну, если тебя это утешит, меня этой ночью тоже посещала мысль об убийстве.
Таш глубоко вдохнула, стараясь прогнать снова подступившие слезы.
— С этого дня я буду вести себя лучше, обещаю.
Грейс кивнула, заправляя непослушную челку Таш за ухо и вытирая ее мокрые щеки. Впервые за полтора года она почувствовала, что все на самом деле будет хорошо. Последние восемь часов оказались насыщенными эмоциями. Но они принесли облегчение. Грейс наконец почувствовала, что Таш открыла ей душу. Возможно, теперь она сможет жить дальше. Они все смогут.
Нет, Грейс не надеялась, что в ту же секунду племянница станет ангелом во плоти. Она была не столь наивна. В конце концов, Таш была подростком. Впереди их ждут битвы — победы и поражения. Но тот дикий страх, который терзал ее до сего дня, наконец-то прошел, и она чувствовала, что камень упал с ее плеч.
Это было неплохое начало. Грейс поцеловала Таш в щеку:
— Хорошо.
Таш улыбнулась, а потом скривилась:
— Ой.
— Лодыжка болит?
Таш кивнула:
— Очень.
Грейс нажала на кнопку вызова медсестры, и через десять минут девочке принесли таблетку мощного обезболивающего.
— Поспи немного, Таш, — сказала Грейс, расправляя простыни на кровати племянницы. — Я подожду, пока ты заснешь, а потом поеду домой и привезу тебе косметичку и чистую одежду.
Таш кивнула, уже проваливаясь в сон. Она сжала пальцы Грейс, и та вспомнила, как в детстве племянница всегда забирала ее руку в свое безраздельное пользование.
Но никогда раньше это не доставляло ей такой радости, как сейчас.
— Расскажи, что ты помнишь о ней, — прошептала Таш.
Грейс взглянула в сонное лицо девочки и почувствовала, как сердце бьется в груди, причиняя боль, а к горлу снова подкатывают слезы. Грейс проглотила комок, который мешал говорить, и начала свой рассказ:
— Помню, однажды, когда твоей маме было пять лет, она захотела скейтборд…
Десять минут спустя пальцы Таш разжались, а ее дыхание стало глубоким и ровным. Грейс посидела рядом с племянницей еще минут десять, просто наблюдая, как она спит. Она почувствовала, что тяжелый груз свалился с ее плеч и что Таш наконец вернулась к ней.
Не желая терять время, Грейс осторожно убрала руку. Ей нужно было ехать домой и привезти кое-какие вещи. В тот момент, когда она встала, в палату вошел Брент.
Они посмотрели друг на друга, и на секунду воцарилась тишина. В воздухе повисли воспоминания о том, что произошло этой ночью в комнате для дежурных врачей.
— Привет, — сказала она слегка охрипшим голосом.
— Привет, — ответил он, стоя в дверях и держа руки на бедрах, прежде чем войти. — Я зашел проведать…
— Ш-ш-ш, — оборвала его Грейс. Она приложила палец к губам и указала на спящую Таш. — Ей только что дали обезболивающее.
— О, извини, — пробормотал Брент, тихо подходя к изножью кровати. — Как лодыжка? — прошептал он, прощупывая пульс на ноге и едва касаясь при этом пальцами пульсирующей артерии.
— Болит.
Он кивнул.
— А голова?
Грейс улыбнулась, несмотря на внутреннее смятение:
— Думаю, по ощущениям сравнимо с лодыжкой.
Брент взглянул на Грейс:
— А ты?..
— Ш-ш-ш, — зашикала на него Грейс, когда Таш пошевелилась во сне. От голоса Брента палата, казалось, содрогнулась.
Или виной тому был бешеный стук ее сердца?
Она схватила его под локоть и отвела в дальний угол.
— Прости, — извинился он.
Она пожала плечами:
— Все в порядке. Только давай говорить потише, ладно?
Он стоял так близко, что она чувствовала свой запах на его коже, он чувствовал свой на ее.
— Ты выглядишь заплаканной, — прошептал он, подавив в себе желание убрать непослушную прядь ее волос за ухо. Он заметил ее покрасневшие, припухшие глаза за стеклами очков, как только вошел в палату.
— Ах да, — сказала Грейс, прикасаясь к лицу и испытывая внезапную неловкость за свой внешний вид. За последние восемь часов она кричала, плакала, была напугана до полусмерти, занималась любовью и спала, сидя на жестком, неудобном пластиковом стуле.
Вид у нее, должно быть, тот еще.
Поскольку мысли разбегались при виде его позы со скрещенными руками, от которой его плечи и грудная клетка казались еще шире, Грейс уставилась в пол.
— Мы с Таш долго разговаривали. И плакали. — Грейс тихо усмехнулась, а затем посмотрела на него. — Знаешь, Брент, я думаю, с ней все будет в порядке.
Она хотела, чтобы он знал это. Ей было нужно, чтобы он знал. Конечно, от этого вряд ли что-то изменится.
— Впереди еще долгий путь. Бушующее море так быстро не успокоится, но мы сделали огромный шаг навстречу друг другу, — продолжила она.
Брент чувствовал облегчение Грейс, видел, как у нее в душе зародилась надежда. Он хотел прикоснуться к ней — положить руки ей на плечи и прижать ее к себе. Но изменения, происходившие в семье Грейс, еще не означали, что их отношения тоже изменятся.
Она только что сказала, что предстоит долгий путь. И он не собирался в очередной раз подвергать риску свое сердце. Он вполне мог жить с безответной любовью — ему удавалось это на протяжении двадцати лет, с того самого дня, когда она ушла.
Но он бы не пережил, если бы она отвергла его во второй раз, хоть ему и были бы понятны ее мотивы.
— Отлично, — произнес он, понизив голос и спрятав руки в карманы. — Это и вправду здорово, Грейс.
Она увидела его искреннюю радость, и ее лицо озарилось лучезарной улыбкой.
— Это такое облегчение.
— Могу себе представить.
Они снова замолчали, продолжая смотреть друг другу в глаза; их улыбки постепенно растворились — вновь нахлынули воспоминания о страстном свидании, и в воздухе повис запах страсти.
Брент судорожно набрал воздуха в грудь, поскольку тело его одолевали две могущественные силы. Любовь и влечение. Если он не скажет что-нибудь прямо сейчас, то снова заключит ее в свои объятия.
