— Пэм считает, что у меня… интрижка? — медленно спросил Дарос.
— И я тоже! — последовал ее мгновенный ответ. — Вы с ней были помолвлены, а сейчас ты понял, что снова п-полюбил ее.
— В самом деле? — Мужчина помолчал, а потом поинтересовался странным тоном: — Почему ты плачешь, Тони? — Девушка не знала, что на это ответить, и внезапно муж оказался рядом с ней, спрашивая мягким, почти ласковым голосом: — Ты ведь не ревнуешь меня к Оливии?
— Ревную? — На это у Тони ответ нашелся: — Ничего подобного! С какой стати мне ревновать тебя к ней?
Мягкая улыбка коснулась его губ.
— Причин ревновать меня у тебя нет. Если только, — добавил Дарос нарочито медленно, — ты не влюблена в меня.
Ее взгляд встретился с его. Дарос догадался о ее тайне, Антония поняла это, и девушку захлестнула волна смущения.
— Я не… То есть… Как я могу быть влюблена в… в… — Ее голос стих, потому что супруг рассмеялся над ее словами, но в его смехе не было ни издевки, ни презрения.
— Как ты можешь быть влюблена в высокомерного диктатора? Ты это собиралась сказать?
Тони не ответила.
— Знаешь, дорогая, я совсем не такой, но ты была для меня настоящим испытанием.
Что он говорил? И почему его голос был мягким и не содержал в себе ничего, кроме нежности и юмора?
— Дарос… — выдохнула девушка тихо. — Я тебе… небезразлична?
— Небезразлична! — Прежде чем Антония успела сообразить, что происходит, она оказалась в его объятиях, и к ее губам прильнули его губы, властные, но в то же время ласковые. — Я обожаю тебя. — В конце концов грек отстранил от себя девушку. В его глазах промелькнула печаль. — Скажи мне, моя милая, ты изменилась благодаря моим… моим…
— Воспитательным усилиям? Так ты это назвал? — подсказала Тони, не без дерзких ноток в голосе.
— Они стали причиной изменений в твоем характере или перемен и не было? — И, не дав ей открыть рот, тут же добавил: — Я предположил, что их не было, если ты помнишь.
— Нет. — Антония наклонила голову и говорила несколько приглушенным голосом, отчасти потому, что уткнулась лицом в его пиджак, а отчасти потому, что ей с трудом давалось это признание. — Перемен на самом деле не было. Я хотела отомстить тебе за все ужасные эпитеты, которыми ты награждал английских девушек.
Дарос время от времени чуть слышно ахал, пока Тони рассказывала ему всю историю. Сама она раскраснелась. Наконец, девушка объяснила супругу, куда делись пять тысяч фунтов. Ее муж не находил оправдания скрытности Тони, поскольку он множество раз спрашивал ее о деньгах.
— Я думала, мое признание не будет иметь никакого значения, так как ты не любишь меня, — пояснила Антония. — А потом, когда ты стал встречаться с Оливией…
— Так уж случилось, — быстро перебил ее Дарос, — что, кроме двух известных тебе встреч, я больше с Оливией не виделся.
И он поведал жене про свою бывшую невесту. Он был обручен с Оливией и, абсолютно доверяя этой женщине, дал ей большую сумму денег, когда она пришла к нему в слезах и сказала, что эти средства нужны ей для того, чтобы уберечь от тюрьмы младшую сестру. Та обворовывала своего работодателя, и ей угрожали разоблачением и обращением в полицию в случае, если украденные деньги не будут тотчас же возвращены.
— Мне пришлось дать ей требуемую сумму, и я даже не думал о том, чтобы когда-нибудь потребовать ее обратно. Но все это оказалось лишь уловкой, — продолжал мужчина. — Оливия совершенно не любила меня. Она была жадной охотницей за золотом, чьей единственной целью было найти какого-нибудь богача и облапошить его. — Голос Дароса задрожал от сдерживаемой ярости, а в глазах появилось почти сатанинское выражение. — Я бы заставил ее страдать, если бы смог тогда до нее добраться, — сказал он злобно. — Но она исчезла. Позже эта женщина вдруг поняла, что все же привязалась ко мне. Оливия несколько раз звонила мне, каялась и просила прощения. Я решил поиграть в ее игру, чтобы получить обратно свои деньги. Она отдала их мне во время нашей второй встречи, вообразив, будто я собираюсь развестись с тобой, когда умрет дедушка, и жениться на ней…
— Ты так ей сказал? — перебила его Тони, не поверив своим ушам. Мысль о том, что ее муж мог произнести подобные слова, причиняла боль.
Но мужчина лишь отрицательно покачал головой.
— Она приняла желаемое за действительное. До Оливии дошли слухи, что мы с тобой были вынуждены заключить брак из-за намерения моего дедушки убить тебя. И естественно, она восприняла как должное отсутствие нежных чувств между нами. У этой женщины хватило самонадеянности предположить, что стоит ей только вернуться, как я сразу же прощу ее. — Он замолчал и нежно поцеловал жену. — Чего она предположить не могла, так это моей внезапно возникшей любви к тебе… Хотя ты и заставляла меня подозревать, что припрятала те деньги.
— Я хотела рассказать тебе о них, но потом решила, что ты мне не поверишь. Я думала, ты ненавидишь меня… И я заслуживала скверного к себе отношения, — призналась Тони, раскаиваясь.
— Верно, — мрачно согласился Дарос. — Я даже предполагал, что мне в конце концов придется силой заставить тебя подчиняться. Ты даже не представляешь, сколько раз я чуть было не сорвался.
— Сегодняшний вечер, — пробормотала девушка по прошествии немалого времени, — ты проводил не с Оливией, очевидно?
— Нет, дорогая. Причина моей задержки объясняется очень просто. Возникли проблемы с машиной. Мне пришлось чинить ее, а так как я не знал, сколько времени этот процесс займет, то позвонил тебе и попросил не ждать меня к ужину, — объяснил любимый. — Я собирался рассказать о своих затруднениях, но ты повесила трубку или нас разъединили. Кстати, — спросил он вдруг, меняя тему разговора, — почему ты пригласила этого парня, Чаритоса, на ужин?
— Я ведь думала, что ты развлекаешься с Оливией, — сообщила Антония быстро. Ее губы задрожали, когда она заметила, как изменилось выражение лица мужа.
— Месть, да? — Дарос ошарашенно помотал головой, и веселье вернулось в его глаза. — Ты бесенок, Тони, и хотя я не понимаю почему, но я все равно люблю тебя.
— Почему ты не говорил мне это раньше? — спросила жена грустно.
— Потому что думал, будто ты припрятала те деньги. А если я и испытываю к чему-то отвращение, так это к скупости, — растолковал мужчина. — Иногда мне казалось, что должно существовать какое-то объяснение твоему нежеланию их тратить, и я однажды упомянул, что придет время — и ты сама мне обо всем поведаешь. Но время шло, а ты так ничего и не рассказывала. — Девушка молчала, и Дарос снова произнес, так ласково, как только умел: — Я люблю тебя, милая.
