продолжали уверенно наполнять полиэтиленовые пакеты.
– Галя! – из толпы вынырнул крепкий румяный блондин. – Я тебя обыскался! Господи, да зачем же ты столько берешь? Тетя же просила всего пару баклажанов купить!
Галина виновато посмотрела на мужа:
– Да вот женщина тут положила. А я… Ну, давай домой в Москву возьмем, неудобно как-то…
Муж быстро понял происходящее.
– Нет уж, уважаемая, вы тут мою жену не дурите. Давайте всего в три раза меньше, и мы пойдем.
Света решительно выдвинула свой мощный бюст вперед и сощурила потерявшиеся под отекшими веками глаза:
– Мы тут с женщиной без тебя разберемся! Сколько просили – столько я и отвесила. Я тут не девочка вам, туда-сюда перекладывать!
– Ой, Светка! – вдруг расплылся в улыбке Витя, который минуту назад был готов послать нахальную продавщицу куда подальше.
– Витя, это ты, что ль? – выдохнула Света, мигом заправляя за ухо плохо прокрашенный блондинистый локон.
Затем были стандартные расспросы про одноклассников, сбивчивые ответы Светы и красочные рассказы Вити про их с Галей московскую жизнь. Родителей Виктор уже давно перевез к себе, а в городок приехал лишь за тем, чтобы проведать престарелую тетю. Попрощавшись, он оставил однокласснице три тысячи и твердо отказался от предложенной сдачи.
– Это ж надо, – сказал он жене, выйдя с рынка, – самая красивая девчонка в классе была, самая бойкая. А сейчас – страшно посмотреть. Вот что жизнь с людьми делает.
Вечером Света сидела на кухне в квартирке, доставшейся ей от матери, и курила, уставившись перед собой. «Витя… Вены резал… Отказала, дура. Мамсиком казался. Приключений хотелось. Дохотелась… А этот живет как сыр в масле со своей воблой».
Света встала, прошла в комнату и обвела ее глазами. Линялый ковер, хрустальные вазы, облупившийся кожаный диван и плазменный экран на пожелтевших обоях. Света решительно схватила лежащий на тумбочке телефон.
– Танька, ты где шляешься? Быстро домой! Английский учить надо, а не по улицам волындаться!
Зина
У покосившегося забора крупными бордовыми воланами цвела мальва. Из радиоточки деревянного барака доносилось хрустальное сопрано Шульженко. Худенькая девочка с темными косичками играла около кучи песка, поросшего крапивой. Девочка привыкла играть одна. Мать работала в колхозе без выходных. Старшие сестры учились, а после занятий помогали матери то в поле, то по дому. Рядом лежала набитая соломой тряпичная кукла Тата. На ней был красный платочек, а вместо глаз – облупившиеся бусины на запылившемся сером лице. Девочке хотелось маленькую фарфоровую куколку с туфельками и воздушным платьем. Но была только неуклюжая Тата, которая даже стоять не могла.
Острый прутик вонзился в упругий бутон одуванчика. Ловкие маленькие пальцы проворно расщепили стебель на четыре части. Выступил белый сок. Тонкие полосочки быстро закрутились. Получилась миниатюрная кудрявая головка. Теперь нужно было сделать платье. Девочка поднялась с земли, подошла к мальве и остановилась.
У забора стоял невысокий мужчина с изможденным лицом и пристально смотрел на девочку. Малышка испуганно сверкнула на него светло-карими глазами и, сорвав пышный бутон со стебля, быстро отошла от забора. Она села вполоборота, чтобы не упускать незнакомца из виду, и наколола трепещущий волан на низ прутика. Получилось бальное платье, но Зина уже не радовалась игре с самодельной царевной. Девочка искоса поглядывала на незнакомца. Он стоял неподвижно и смотрел на нее. Казалось, что на его темном, покрытом оспинами лице появилась странная полуулыбка.
Играть совсем расхотелось. Хотелось прижаться к маминой кофте в выцветшую синюю клетку и спрятаться от этого взгляда. Но дома никого не было. Мама с бабушкой на колхозных полях. Сестры в школе. Брат… брат не вернулся с войны. Как обидно: война кончилась, а Лавруши все нет и нет! Быстрее бы он пришел! Лавруша уже взрослый, совсем большой, и с ним не страшно.
– Девочка, – хрипло окликнул ее незнакомец, – а тебя Зиной зовут, да?
Малышка опять с опаской сверкнула глазами, но ничего не ответила. Только до боли сжала кулак. Ладонь окрасилась бордовым соком погибшего платья.
– Девочка, ты боишься меня, да? – с глухой болью произнес незнакомец. – Ты не бойся, пожалуйста. Скажи, милая, у тебя мамку Дарьей звать?
– А если и Дарьей, то что? Чего вам от нас надо?
– Деточка, – у незнакомца задрожал подбородок, – открой калитку. Это я, папа. Папа пришел.
Зина попятилась и прижалась тощими лопатками к входной двери. Ей стало очень страшно и холодно:
– Уходите отсюда! Уходите! Я милиционера сейчас позову!
Мужчина закрыл глаза и облокотился на скрипучую калитку. По впалым щекам текли беззвучные слезы. И тут с улицы раздался надрывный крик матери:
– Петруша! Петруша, родненький!
Почти пятнадцать лет лагерей. Беломорканал. Обжигающий до костей холод. Расстрелянные при попытке побега отец и дядя. Раскулаченная семья: жена, мать и трое маленьких детей, перевезенные за сотни километров и брошенные умирать в землянке. Сын, выросший без отца и навеки пропавший без вести под Сталинградом. Искалеченная, отобранная жизнь. И всего несколько месяцев счастливого покоя дома. В сорок три года изношенное сердце Петра Степановича Епифанцева остановилось. Но этих месяцев хватило, чтобы в сердце маленькой Зины отец остался навсегда.
Тепло холодных рук
Если когда-нибудь создадут музей госслужащих, то Верховцеву – начальницу Департамента строительства капитальных объектов – можно будет представлять эталоном трансформации постсоветского чиновничества.
Четкое каре густых светлых волос сменило претенциозную лаковую укладку начала двухтысячных. Массивная оправа очков создала дополнительную преграду между внимательными серыми глазами Верховцевой и ее собеседниками. А нюдовая помада визуально уменьшила удачно сделанный, но уже выходящий из моды силикон. Кожа у чиновницы была ухоженной и ровной, а свежая блефаропластика в сочетании с уколами красоты делала выражение ее лица еще решительнее.
Согласно паспорту, возраст Верховцевой неумолимо приближался к торжественно-траурной для женщины-руководителя цифре 60. Однако внешность начальницы это категорически опровергала. Министры, которые редко держались на своих постах больше одного срока, были уверены, что имеют дело с умной и опытной женщиной сорока пяти лет.
Естественно, никого переубеждать Верховцева не стремилась. Она понимала, что старая гвардия повсеместно сдает позиции и молодые амбициозные выпускники менеджерских факультетов нахраписто дышат в спину. При очередном обновлении сайта департамента чиновница поручила
