Помчалась в прихожую и распахнула встроенный шкаф. Вот, значит, чем он гремел перед уходом! Видно, заранее сложил вещи в большую сумку, а когда уходил, забрал с собой. Ага, и ботинок нет.
Как же я могла быть такой слепой? И что, действительно, сказать Тошке? Как объяснить пятилетнему мальчишке, что его дорогой папа больше не намерен жить с нами? Мальчик или себя винить примется, или меня. Не знаю, что хуже. И то и другое ужасно.
И маме теперь изволь объяснять. Она и без того Михаила не слишком жаловала. Теперь изведет своими «Предупреждала тебя!»…
А квартира у нас с Михаилом в совместной собственности. Теперь делить придется. Хотя нет. Квартира на него. И кредит не выплачен.
Я обхватила голову руками. Куда ни глянешь, полный кошмар. Может, на Мишу просто нашло временное затмение? Переутомился на работе? Поживет один, отдохнет от нас, соскучится и вернется.
Но вот один ли он? Вдруг он к кому-то ушел? Я тут же решительно отвергла это подозрение. Тогда он так и сказал бы. И потом, чтобы к кому-то уйти, надо, чтобы эта кто-то уже была. А никаких признаков присутствия в его жизни другой женщины не наблюдалось. В этом я совершенно уверена!
Я не могла больше оставаться одна. Иначе и впрямь началась бы истерика. Нет, не доставлю ему такого удовольствия!
Глаза уже заволакивало слезами. Не плакать! — приказала сама себе. Отправилась в ванную и засунула лицо под струю холодной воды.
Вроде чуть полегчало. Вытерла лицо. Погляделась в зеркало. Он меня бросил, а во мне ничего не изменилось! Где-то глубоко в носу опять защипало. Ни в коем случае не плакать! А поеду-ка заберу Тошку. При нем особенно не поревешь.
Увы, нельзя. Мама мигом заподозрит неладное. Мне сейчас для полного комплекта только расспросов ее не хватает! И потом, вдруг не выдержу и сорвусь при сыне. Перепугаю его. Лучше ему подольше оставаться в неведении, что его папа нас бросил. Да и Мишка, может, еще придет в себя и вернется.
А я-то его приму, если так? Если только ради Тошки… Видеть не могу этого подлеца!
В кухне мне попалась на глаза Мишкина кружка, оставшаяся на столе. Схватила ее и изо всех сил швырнула о батарею. Чашка разлетелась вдребезги, а осколок с глазом нарисованного на ней медведя приземлился мне на перепонку шлепанца.
Этот глаз меня и добил. Он с такой грустью взирал на меня! И кружку жалко. Это ведь Тошка ее папе на прошлый день рождения подарил! Сам в магазине выбрал! Сказал, что медведь очень на нашего папу похож! И кружку жалко, и Тошку, и собственную загубленную жизнь! Негодяй, одним махом все разрушил! В момент, когда мне казалось, что я абсолютно счастлива. До того счастлива, что больше уже и некуда.
Слезы лились из моих глаз рекой, а я, беспомощно опустившись на кухонный пол, в бессильной ярости колотила кулаком по плитке. Даже она напоминала о муже! Он сам ее купил и привез! Не могу! Не могу больше находиться в этой проклятой квартире!
С трудом поднялась и вернулась в ванную. Повторила оздоровительную процедуру с холодной водой. Лицо горело.
Надо уйти и с кем-то поговорить. Иначе не выдержу, сорвусь. Выход один: Дуська. Самая близкая и верная моя подруга. Остальные у меня скорее знакомые и приятельницы. Им я в последнюю очередь признаюсь, что меня бросил муж. Воображаю, с каким злорадством они станут мне сочувствовать! А Дуська поймет, и перед ней не стыдно…
А почему мне вообще должно быть перед кем-то стыдно? Я-то ничего плохого не сделала. Это Мише нужно стыдиться. По логике. Однако по жизни, не сомневаюсь, весь стыд придется на мою долю. Логика ведь у людей такая: раз бросили, значит никуда не годится. А Михаил останется на коне. Он ведь мужчина. А им дозволено гораздо больше, чем женщинам, сколько бы там ни твердили о равноправии и эмансипации. Непреложный факт.
Набрала номер Дуськи. Она удивилась:
— Что это ты сегодня? У вас же с Мишей, кажется, медовый день. Мед скис? Поругались? Или Мишаню твоего на работу вызвали?
— Миши больше нет, — с трудом выдавила я.
— Умер? — задохнулась от ужаса Дуська.
— Физически нет, а для меня — да. Он меня бросил. Ты представляешь?
— Катька, ты вообще-то в себе?
— Не в себе. Только это ничего не меняет. Миша правда ушел. Можешь мне поверить.
— Сиди, никуда не двигайся, — мгновенно отреагировала моя подруга. — Уже к тебе еду. Вот сволочь! Только Илюху соседям подкину! Нет, прямо не верится! Только никуда не уходи! Бегу к соседям! Какие все-таки мужики подонки! Илюха, быстро ко мне! Нет, «Лего» оставь дома! От Михаила уж точно не ожидала! Илюха, что тебе сказали!
Послышался басовитый рев.
— Дуська, погоди! Я лучше сама приеду к тебе. Не могу оставаться в квартире!
— А ты доедешь?
— Доеду. Сейчас машину поймаю!
— Перестань реветь, паразит! Можешь играть в свое «Лего», соседка отменяется. Тетя Катя к нам едет! И чтобы я тебя не слышала и не видела!
Рев оборвался.
— Я прямо сейчас выхожу.
— Давай, жду тебя! Нет, ну какой подонок! По-моему, их всех пора кастрировать.
Я стремительно собралась и еще более стремительно, не оглядываясь, выбежала из дома. Если бы можно было никогда больше сюда не возвращаться!
Полчаса спустя я уже сидела на кухне у Дуськи. Все содержимое ее холодильника переместилось на стол, а в рюмках плескалась водка, которую в нормальном состоянии я на дух не переношу. Однако сейчас Евдокия меня убедила, что надо. В лечебных целях. Все равно больше у нее никакого спиртного в доме нет. И эти-то полбутылки остались от Илюхи. Нет, он, конечно, не пил водку. Дуська обтирала его, когда у него была высокая температура.
— Давай, Катя, выпьем. Снимешь первый стресс, потом расскажешь.
Опрокинула рюмку. Гадость, конечно, ужасная, зато по телу разлилась горячая волна. Очень кстати. Хоть внутренняя дрожь прошла.
— Закуси, — подруга протянула мне наколотый на вилку маринованный гриб.
Я с отвращением помотала головой.
— Есть, Дуська, совсем не могу.
— Гриб скользкий, проскочит и не заметишь. Это не еда, а как бы тоже лекарство.
Покорилась. И впрямь проскочил.
— Молодец, — похвалила она.
Я начала рассказывать.
Дуська слушала, охала и шепотом материлась через каждые три моих слова.
Изложила все с начала до конца. Легче особо не стало. И слезы опять полились. Никак не сдержаться!
— Плачь, плачь, — приговаривала Дуська. — Не задерживай в себе, пусть выходит.
Выходило долго.
Снова сходила умылась. Еще выпили. И впрямь сделалось чуть полегче. Дуська внимательно на меня поглядела и вынесла окончательный приговор:
