Виттория рассмеялась и потрепала его руку.
— Вы очаровательный молодой человек, синьор Росси. Мы станем вашей семьей, пока вы здесь.
Джон кивнул.
— Вы накормили меня, как дома, — сказал он. — И мне бы хотелось поблагодарить вас за приятный завтрак. Grazie[2].
— Не за что, — сказал Рик, пожимая ему руку.
— А мне пора в отель. Нужно закончить работу, — произнес Джон.
— Где вы остановились? — спросил Раф. — Когда не сезон, у нас почти все закрыто.
— За городом, в мотеле «Укромная сторожка».
Раф нахмурился:
— Больше похоже на «Одинокую сторожку». Вокруг, наверно, ни души. Да и на дорогу уходит двадцать минут. А почему бы вам не устроиться в городе? У нас свободная квартира на этой улице. После того как я женился в прошлом месяце, она пустует. В ней не очень много мебели, но есть кухня и большая удобная кровать.
— И всего несколько кварталов от отеля, — сказала Джилл, останавливаясь у стола.
Анджелина присоединилась к уговорам:
— Там две телефонные линии, так что вы сможете подключить компьютер и факс, а по свободной линии к вам можно будет дозвониться.
Джон, казалось, задумался.
— Я готов снять ее, если вы согласитесь сдать на полгода.
— Вы остаетесь на такой большой срок?
— Нет, всего лишь на месяц. Я планирую вернуться в Нью-Йорк на праздники. Но мой помощник, Марк, заменит меня и периодически будет прилетать, чтобы проверить, как продвигается дело. Так что, если вы не заинтересованы в длительной аренде…
Раф заулыбался.
— Шесть месяцев нас устраивают, но можно жить столько, сколько нужно. А въехать можно в любое время. Через час вам доставят ключ.
— А я приготовлю что-нибудь особенное для вас, — вступила в разговор Виттория.
Джон удивился добросердечности старой женщины:
— Grazie, signora.
Один за другим члены семьи стали расходиться, но Анджелина задержалась.
— Вы скоро привыкнете, — сказала она. — Мои родственники немного надоедливы, но вам они понравятся.
— Не стоило так беспокоиться, — произнес Джон, глядя черными глазами пытливо и оценивающе. — Заказ фирме «Ковелли» будет зависеть только от качества работы.
Анджелина глубоко вздохнула, пытаясь сдержать внезапный гнев. Как он смеет обвинять ее семью в попытке подкупить его! Обидно, и он должен понять это.
— Может, в Нью-Йорке иначе, но так проявляется наше гостеприимство. У нас нет корысти. Мы считаем, что наша работа говорит сама за себя.
Анджелина повернулась и пошла прочь, надеясь, что не уменьшила шансы фирмы получить работу.
* * *
Позже, в этот же день, Джон вернулся в мотель на краю города. Он немедленно направился к столу, схватил досье с именем Ковелли и открыл его.
Он навел дома справки, но все же был огорошен, когда Анджелина оказалась в отеле раньше намеченного срока. Она застала его врасплох, а ему отчаянно хотелось быть в форме. Этой женщине с черными как смоль волосами и чувственным ртом удалось привести его в смятение, заставив забыть, зачем он здесь.
Возникший перед глазами образ Анджелины вызвал у Джона глубокий вздох. Как сказал бы его дед, «bella signorina»[3].
Он покачал головой и вновь направил расшалившиеся мысли в нужное русло, обратившись к досье. Ему было известно, что Анджелина руководила фирмой. И, по словам Марка, настойчиво стремилась получить заказ на реконструкцию, как только «Росси Интернэшнл» приобрел отель.
Джон присел. Нельзя отрицать, что встреча с братьями произвела на него впечатление. Они знали свое дело. Сравниться с ними в мастерстве мог бы разве их отец. Но старший Ковелли погиб в результате несчастного случая на стройке два года назад.
Сколько раз перечитывал он это досье в последние четыре месяца? Столько, что знал его наизусть. Но ему хотелось знать все о Ковелли. Куда больше, чем было нужно, чтобы принять их на работу.
Именно так Джон Росси вел дела. Он на собственном опыте выяснил, что это самый надежный способ обезопасить себя от обмана. И не только в бизнесе, но и в личной жизни.
Он снова взглянул на досье. И это был не просто деловой интерес, но и личный.
Раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.
— Росси слушает.
— Buona sera[4], Джованни.
— Добрый вечер, дед, — ответил Джон, повеселев. — Как ты себя чувствуешь?
Он услышал стон в трубке.
— Я старик. Как я могу себя чувствовать?
Джон улыбнулся. Таким он знал и любил деда. Но тот уже действительно стар, слишком стар, чтобы заниматься виноградником самостоятельно.
— Тогда позволь найти тебе помощника, а ты отойди от дел. Приезжай жить ко мне в Нью-Йорк.
— Я всю жизнь выращивал виноград. Человеку нужна цель в жизни.
— Но ему нужен и отдых.
Дед вздохнул.
— Тебе бы самому пригодились твои советы. Все время работаешь — и всегда один.
Джон и дед были близки. Хотя внук вырос у родителей отца в Америке, у Джона всегда была особая привязанность к семье матери в Италии. Именно Джованни научил его ухаживать за землей, выращивать виноград, дающий обильный урожай. И хотя Джон унаследовал от своего американского деда империю «Росси интернэшнл», воспоминания о лете, проводимом каждый год на винограднике, согревали ему сердце. И несмотря на расстояние, между Джоном и Джованни сложились особенные отношения.
— Откуда ты знаешь, что я один? Ты опять выманивал лестью сведения у моей секретарши?
Донна Чарлес работала на «Росси Интернэшнл» более двадцати лет. Она была незаменимым сотрудником и знала обо всем в корпорации. Но она слишком много болтала с дедом.
— Прекрасная женщина синьора Донна. Она рассказывает только то, что мне нужно. Например, что ты не заботишься о себе.
— То же можно сказать и о тебе, — возразил Джон. — Поэтому буду рад твоему приезду на праздники.
— Ты упрям, сынок.
— Это я унаследовал от тебя, — пробормотал Джон. — С нетерпением жду твоего приезда. Дело в том, что я планирую закончить все здесь, так что мы вместе проведем без помех весь отпуск.
— С радостью, — в трубке послышался вздох. — Мы слишком много времени пребываем в одиночестве. И мне хотелось бы еще раз взглянуть на Нью-Йорк перед смертью.
— Ты еще поживешь. — Насколько было известно Джону, дед в свои семьдесят шесть был в добром здравии. — Извини, мне нужно работать. Позвоню тебе на следующей неделе. Чао, дед.
Джон положил трубку и призадумался: чего Джованни добился в жизни? Годами он видел мучения деда и жалел, что ничем не может помочь.