Рик сделал движение, чтоб вырвать, но затем не стал дергаться.
Только впился в ее ошарашенное лицо серьезным темным взглядом. Куда исчезла эта его вечная насмешливость?
А Кэти со сладким замиранием в груди все смотрела и смотрела.
И глазам не верила.
— Зачем?
Она подняла на глаза, обожглась о его взгляд, торопливо отвернулась.
— Не бери в голову. Это не про тебя.
Уверенный, твёрдый голос.
Но Кэти только головой покачала.
Врет. Все врет.
Гад. Мудак.
Зачем? Ну зачем ей это все?
А потом резко повернулась и сделала то, что давно хотела.
Еще с прошлого года.
Губы Рика были горькими и жесткими. Табачными. Спиртными. Голова закружилась моментально, как от первой затяжки травкой.
Кэти прижалась теснее, закинула руки на шею Рику, с увлечением пробуя его губы на вкус, пытаясь проникнуть языком в рот, упиваясь его запахом и новизной ощущений.
И не замечая даже, что Рик ей не отвечает. Не обнимает. Никак не реагирует на поцелуй.
И руки его придерживают ее за плечи, чтоб оттолкнуть. Мягко. Но настойчиво.
И Кэти, у которой все горит, все жжется, и пальцы его жгутся, и губы от его вкуса полыхают, непонимающе смотрит на ладони на своих плечах, шипит раздраженно и опять тянется к нему. Тянется, совершенно не обращая внимания на тихий, умоляющий шепот:
— Бл***… Ты чего творишь, дура? Иди нахер отсюда, пока не поздно, вали…
Она утыкается в его шею, как маленький слепой котенок, прихватывает мягкими губами кожу на ключице, возбужденно дышит, втягивая его вкус, его запах, пытается прикусить, не в силах остановить себя.
И не слышит, совершенно не слышит, как он уже стонет практически:
— Ну че ж ты за сучка такая… Ну я же подождать хотел, хотя бы немного…
А его руки в это время резко дергают ее рубашку, не заботясь о пуговицах, и Кэти, наконец, получает то, что хотела.
То, что так давно снилось ей по ночам. И даже больше.
Потому что во сне все было жарко, горячо, но неопределенно.
А в реальности все точно так же и по-другому.
И Рик такой же и совершенно другой.
Грубее, жестче, острее.
Он срывается, словно давно заведенная, истомившаяся, уставшая ждать, пружина, и Кэти ощущает себя песчинкой, сорванным листком, который кружит, несет не ветер даже, а вихрь, неумолимый и жестокий.
Вихрь, который не остановить, даже если и захочется.
Но ей не хочется.
Слишком остро, слишком сильно, слишком немыслимо все.
Земля в середине весны ещё холодная, и куртка, брошенная под спину, не спасает, но Кэти не чувствует этого. Ей горячо. Ей жарко.
Рик моментально разбирается с ее джинсами, раздвигает ноги, рывком дергает на себя. Кэти не может оторвать от него глаз. От его безумного, бешеного лица, от влажных губ, которые она так исступленно целовала.
Она тянется к нему, пытается привлечь к себе, но тяжелая жесткая рука возвращает ее на землю. И фиксирует за шею. Ложится на горло. Подчиняя.
Рик смотрит ей в лицо, затем наваливается, запечатывает рот ладонью. И делает рывок.
Кэти выгибается от резкой, острой боли, кричит сдавленно. Тонкие руки, словно сломанные крылья, беспорядочно бьются по земле, собирают в горсти траву.
Но не отталкивают, даже инстинктивно.
Рик целует мокрые щеки, что-то шепчет, она опять не слышит, что. И движется, движется внутри, ни на секунду не останавливаясь, не замирая, не давая ей прийти в себя, привыкнуть.
Так, словно не может больше себя держать, не может контролировать. Словно все его силы, вся сдержанность, ушли туда, в начало разговора, когда он ещё пытался ее остановить, оторвать от себя.
Кэти уже не кричит, только всхлипывает тихо от каждого его толчка. И руками больше не сжимает сухую траву, а тянется к нему, обнимает.
Все еще больно. Очень больно.
Но дурманящий запах его тела словно стал сильнее, но движения его, неумолимые и жесткие, подчиняют, будя что-то настолько животное, настолько бессознательное, что тело реагирует само. И Кэти выгибается уже не от боли, а от мучительной потребности ответить.
Рик хрипло стонет, словно чувствуя эту перемену в ней, ускоряется, все жестче и сильнее двигаясь, заводя Кэти все дальше за край сознания.
И кончает, когда она обнимает его за шею, обнимает крепко и жарко, прижимается мокрым от пота, горячим телом, обхватывая бедрами.
И потом, пока Кэти, оглушенная всем произошедшим, пытается прийти в себя, найти хоть какие-то слова, хоть какие-то оправдания своему поведению, он одевается, одевает ее, и увозит в ближайший мотель, где трахает всю ночь так, что утром приходится бежать в ближайшую аптеку за специальной мазью.
Потому что для первого раза такой марафон просто безжалостен.
Кэти смотрела на свое отражение в роскошном зеркале модного клуба и видела несуразную заучку, с сумасшедшим, диким выражением лица.
Влюблённым.
Первое свадебное путешествие
— Бог мой, девочка, ты такая красотка! — мать Стивена, Дебора, смахнув с уголка глаза несуществующую слезу, подошла к Кэти, покрутила ее, как куклу, бесцеремонно и грубовато. — Все-таки МакКуин волшебник в том, что касается свадебных платьев. Хотя вот его новая осенняя коллекция просто убожество…
Она обошла Кэти кругом, поправила фату, роскошным сверкающим шлейфом ложащуюся на плечи, спадающую до самого пола.
— Надо было шлейф у платья делать больше. И фату длиннее. У Камински шлейф четыре метра был, трое мальчиков несли…
Кэти, не вслушиваясь в ставший уже привычным зудеж будущей свекрови, оглядывала себя в зеркале. Не узнавая.
Не веря.
Ну неужели, бл*ть, это произошло?
Ну неужели???
Она подавила желание поправить прическу, жалея потраченные на нарочитую небрежность три часа жизни.
Да уж, красотка. О таком можно только мечтать.
Она и мечтала.
И вот мечты сбылись. Сбудутся. Уже через полчаса.
Ровно столько требуется, чтоб доехать до церкви.
Кэти отвернулась от зеркала, подошла к окну.
Отель, один из самых дорогих и модных, предоставлял молодоженам полный спектр услуг, куда входил не только номер для новобрачных после праздника, но и специальные номера для жениха и невесты до.
Чтоб можно было провести подготовку с комфортом.
Ну в самом деле, не на дом же стилистов приглашать?
Стивен уже должен был уехать на своем лимузине, и, как примерный жених, ждать ее у алтаря.
Кэти поправила корсаж, слишком туго затянутый, и, не оборачиваясь, кивнула выходящей Деборе.
— Жду внизу, милая. Как жаль, что твой отец не смог приехать и повести тебя к алтарю…
— Да, мне тоже жаль…
Кэти на секунду представила, как бы ее не просыхающий с того дня, как начал получать пенсию за инвалидность, папаша повел ее к алтарю, и усмехнулась.
Нет уж.
В чертовом городке никто не знает о том, что она замуж выходит.
Никто, кроме Рика.
Кэти расправила несуществующие складки на корсаже, опять мазнула взглядом по окнам, выходящим на улицу.
И замерла.
Он стоял, опираясь на свой потрепанный байк. В кожаной куртке, наверняка (она была в этом уверена!) дурно пахнущей бензином.
В потертых джинсах.
Легкая небритость, черные небрежные волосы. Ухмылка.
Влажная мечта всех старшеклассниц и их мамашек.
Как был, так и остался.
Бедбой.
Навсегда застрявший где-то там, в ее прошлом.
Стоял и смотрел прямо на ее окна.
Откуда узнал только?
Как понял, что она именно здесь, в этом номере?
И, главное, зачем?
Ведь все ясно, предельно ясно!
Кэти нервно отшатнулась. Зашагала по комнате, путаясь в длинном подоле.
Они не виделись с тех пор, как она сказала ему о своем замужестве.
А он поздравил.
Бешеным сексом, в тот раз особенно бешеным. Таким, что потом все кости ломило.
Все-таки отвыкла она от его темперамента.
А ведь когда-то…
Кэти, не рискуя подходить к окнам, отыскала шампанское, налила полный бокал, залпом выпила. Газ ударил в ноздри, вызвал кашель. Сильный, до слез.
