— Хм… честолюбивые мечты?
— Не думайте, что это просто причуда. Мои родные всегда говорили, что если у тебя есть талант, грех зарывать его в землю. — Эдди допила кофе и выскользнула из кабинки. — Мне надо позвонить домой. Марта наверняка беспокоится, не застряла ли я где-нибудь из-за сильного снегопада.
Дэвид почти закончил завтракать, когда Эдди вернулась. Она села за стол и невидящим взором уставилась в тарелку. Он бросил на нее быстрый взгляд.
— Что стряслось?
— Марта сказала, у дочки опять воспаление уха. Даже в трубке было слышно, как Рори плачет.
— Еще буквально две минутки, и мы отправимся дальше. Вы больше есть не будете? Она покачала головой. Дэвид встал и завернул в салфетку два кекса с ее тарелки.
— Пригодится, если застрянем.
Эдди молча взмолилась, чтобы этого не произошло.
Возвращаясь на стоянку, она заметила, что шоссе сильно обледенело и стало похоже на каток.
— Эдди, пристегнитесь ремнем. Мне хотелось бы доставить вас домой в целости и сохранности. Рори нужна мама.
Щелкнув застежкой ремня, Эдди ощутила, что беспокойство понемногу отпускает ее. Она не могла объяснить, почему рядом с Дэвидом чувствует себя в безопасности. Было приятно, что он заботился о ней и стремился помочь ей побыстрее добраться до дому. Это не укладывалось в сложившееся у Эдди представление о Дэвиде как о человеке, разрушившем ее жизнь.
Дэвид покрутил настройку радио. Раздался шорох и треск, затем слова воскресной утренней молитвы, наконец, он остановился на станции «Лафайет». Ди-джей утренней передачи по заявкам слушателей объявил: «А теперь по просьбе Сонни передаем песню для Линн: Дэвид Ландри «Долгая ночь».
Прежде чем Дэвид успел дотянуться до радио, прозвучали вступительные аккорды. Эдди мягко остановила его:
— Нет, я хочу послушать.
— Как скажете!
Она слышала его версию песни много раз, преимущественно в процессе судебного разбирательства. Непроизвольно в памяти всплыли события марта прошлого года, когда Эдди впервые услышала, как ее песню исполняют по радио. Тогда она тоже ехала домой с выступления. Даже сейчас, вспоминая, она переживала заново ощущение крайнего недоумения и возмущения, охватившего ее, когда она поняла, что мелодия песни почти повторяет ее собственную. Сейчас Эдди внимательно слушала, как Ландри поет мягким лирическим тенором. Он использовал мелодию, которую придумала ее мать, однако слова были другие.
Исполнение Ландри, с легким оттенком сексуальности, производило сильное впечатление. Аранжировка полностью соответствовала замыслу Эдди. Но будь он проклят, ведь он своровал ее произведение, сделал своим, пусть даже обработка у него лучше, чем, возможно, удалось бы ей! И даже посмел выдвинуть украденное на престижный конкурс «Песня года»!
К финальным аккордам возникшие у Эдди нежные чувства к Дэвиду были сметены новым приступом гнева.
— Мне показалось, вы чем-то смущены? — спросила она.
Он рассмеялся:
— Нет, леди! Это работа вашей фантазии. Но раз уж мы вернулись к этой теме, мне хотелось бы задать вам пару вопросов. Зачем вы вообще посылали мне ту ленту?
— Я предполагала, что если гитарист, который был тогда моим кумиром, услышит ее, то поможет мне сделать запись. Возможно, я была наивна, — добавила она с сарказмом, — однако, могу поклясться, была уверена, что авторы песен обычно получают деньги, когда кто-либо исполняет их произведение.
— Но я сам сочинил песню, которую вы сейчас слышали! И вы не первая, кто пытается провернуть со мной этот трюк. Обычное жульничество!
— Это не жульничество!
— Нет, именно жульничество! Вы выбрали самую лучшую песню, которую я когда-либо сочинял. Вы, безусловно, полагали, что громкая шумиха поможет вашей карьере. Однако честолюбие сыграло с вами злую шутку — вы проиграли процесс. Ну и что? Вам давно следовало примириться с этим!
Эдди возмущенно выпалила:
— Конечно, делать мне больше нечего! Я, наверное, жаждала бросить лучшую группу, в которой когда-либо играла! Влезть в долги, нанять адвоката и ездить на суд в Лос-Анджелес! Я уже не говорю о шумихе в моем родном городе! Всю жизнь мечтала стать посмешищем для соседей! Не говоря уж о том, что я осталась без мужа!
Она не собиралась высказывать ему это, слова выскочили сами, против ее желания. Эдди пыталась успокоиться. Дэвид молча курил. Красный спортивный автомобиль обогнал их на большой скорости.
— Проклятый идиот, — пробормотал Дэвид сквозь зубы.
Выждав минут десять, пока Эдди придет в себя и будет способна слушать, он обратился к ней:
— Я уверен, что два человека, никогда не видевшие друг друга, не могут написать одинаковые песни. Не знаю, ради чего вы это делали, но вы состряпали эту наглую ложь. И я никогда не смогу понять…
— Дэвид! Машина!
Красный автомобиль, недавно обогнавший их, вертелся волчком посреди шоссе впереди. Взвизгнули тормоза, Ландри, вцепившись в руль, пытался выровнять ход, но машину стало заносить.
Эдди наблюдала все происходящее, как в замедленной съемке. Безмолвный крик застрял у нее в горле. Она была почти на грани обморока, перед глазами вдруг вспыхнул образ Рори.
Когда наконец машина остановилась, из груди Эдди вырвался судорожный всхлип.
— Вы в порядке? — выдохнул Дэвид, все еще мертвой хваткой держась за руль.
— Да, — прохрипела она.
Руки Дэвида дрожали, но постепенно он пришел в себя и, осторожно развернув машину, аккуратно тронулся с места.
Когда они проезжали мимо спортивного автомобиля, Ландри заметил, что водитель невредим, хотя выглядит ошарашенным. Гнев вытеснил остатки страха, и Дэвид разразился длинной цветистой тирадой, адресованной оставшемуся позади шоферу.
— Дэвид…
— Ни слова больше, леди! С меня достаточно!
— Я только хотела…
Он бросил на нее предостерегающий взгляд, но Эдди, проглатывая слова, выпалила: «Благодарю вас, что мы остались живы» — и отвернулась к окну. Разглядывая мелькавшие за стеклом темные поля, покрытые снегом, она думала, что единственное, чего ей хочется, — это как можно скорее очутиться дома.
Когда они доехали до округа Браун, серое небо на востоке посветлело.
Одной рукой Дэвид потирал шею, другой удерживал руль. Какая нелегкая понесла его в такую даль? У него, очевидно, временное помрачение рассудка, если он решил подбросить до дому эту маленькую гордячку и плутовку, обвиняющую его в краже лучшей из написанных им песен.
А ведь он мог бы сейчас нежиться в теплом уютном номере отеля, пригласив к себе флиртовавшую с ним рыжую девицу из «Последнего шанса». Она так тесно прижималась к нему в клубе, шепча на ухо похотливые обещания, пока он наблюдал за выступлением Эдди. А, ладно, кого он пытается обмануть? Он уже давно ни с кем не спит, с тех пор, как услышал о СПИДе. Это и растущее отвращение к кратковременным любовным встречам от Сиэтла до Бостона ограничило его сексуальную жизнь настолько, что товарищи по группе прозвали его «папаша Ландри». Впрочем, рыжая могла бы его раскрутить, но он был слишком поглощен выступлением темноволосой женщины с гибсоновской гитарой и проникновенным голосом.
