на асфальт, и протянула руки, позвала срывающимся от радости голосом:
— Лимон! Лимон, лапушка моя! Иди сюда!
Сука потрусила ко мне, вывалив наружу длинный розовый язык. Шерсть на боках её свалялась, расчесать бы… А ведь красивая собака, непонятно — почему её выбросили, почему до сих пор не взяли домой? Я бы взяла, я всегда хотела! Тем более, Лимон была такая добрая и послушная, что позволяла себя тормошить даже самым маленьким детям. Никогда и ни на кого не огрызнулась, никогда не зарычала, только хвостом виляла, будто извиняясь за свой неухоженный вид.
Я погрузила пальцы в тёмно-серую шерсть на загривке и с наслаждением почесала. Собака вытянула голову, обнюхивая меня, глаза прикрыла от удовольствия. И заурчала, как кот Васька — утробно, низко, ласково. Меня затопило волной детского счастья. Как же было бы здорово, если бы мама позволила забрать Лимон к нам… Я бы с ней гуляла сама, кормила бы по часам, комнату бы убирала. Да что там, я бы в школе на одни пятёрки училась бы! Ради собаки…
— Алька! А ну отойди от псины!
Голос соседки с первого этажа заставил вздрогнуть. Лимон чихнула и отбежала от меня, остановилась поодаль и растянула пасть в собачьей улыбке. Соседка — дура старая. Но лучше пока с ней не связываться, а то маме наябедничает.
Со вздохом я сказала собаке:
— Подожди как я вернусь с урока, я тебе колбаски вынесу.
И пошла в подворотню, слушая, как скрипит, покачиваясь, футляр инструмента.
До дома учительницы музыки было рукой подать. Я шла, чуть ли не пританцовывая, и жадно разглядывала всё вокруг — машины, среди которых не было ни одной иномарки, дома ещё без подсветки и без ремонта, людей в такой смешной одежде. Смешной для меня, той, которая прожила двадцать лет в следующем веке. Но вот такие туфли, я точно помню, носились до середины девяностых. И мужские рубашки в клеточку… И причёски, причёски! Девочки в платьях и бантах, старшеклассницы уже со стрижками, ставшими раритетом.
А не опоздаю ли я?
По привычке поискала карманы, чтобы взять смартфон, но нашарила только фантик от конфеты «Белочка» в кармашке передника. Чёрт! Я и забыла, в каком я году! Какой смартфон, тут даже упоминать про него нельзя… Но зато у меня на запястье оказались часики. На правом. Почему я тогда носила их не на левой руке? Не помню. Из чувства противоречия, вроде бы. На часах было уже без пяти десять. А ну, Алька, бегом!
В подъезде учительницы пахло кошками. Это потом тут установят кодовый замок, сделают ремонт и покрасят стены в приятный серый цвет. А пока можно вычислять, кто с кем дружит, кто с кем встречается, а кто кого хочет побить, по надписям на побелке. Я легко взбежала на третий высокий этаж и позвонила в дверь с номером 15. Глянув на часы, выдохнула: без трёх минут, успела.
Глухие шаги с медленным перестуком каблуков раздались за дверью, щёлкнул замок, и я увидела Азалию Эдуардовну. Она в свою очередь оглядела меня, поджав губы, и заметила:
— Алевтина, мне кажется, в первый раз вы пришли без опоздания. Поправьте меня, если я не права.
— Я вроде никогда не опаздывала, — пожав плечами, ответила и спохватилась: — Ой, добрый день!
— Здравствуйте, Алевтина. Проходите, начнём урок.
Я прошла в зал двухкомнатной квартиры, где стояли дорогое пианино, стол с двумя стульями и сервант с хрусталём. Отдельно поближе к окну торчал пюпитр с уже разложенными нотами. Я привычно раскрыла футляр, вынула скрипку со смычком, вскинула инструмент к шее. Азалия Эдуардовна прошла до стула и расположилась на нём:
— Что же, покажите мне, как вы выучили домашнее задание.
Я похолодела. Чтоб мне провалиться, я же не знаю, какое задание мне задали в прошлый раз! Как будто снится кошмар: надо в школу собираться, а портфель не собран, уроки не выучила… И паника, паника! Азалия Эдуардовна подняла левую бровь, пристально глядя на меня. Я выдохнула. Вдохнула. Представила, что передо мной Лариса Пална из магазина, и решительно сказала:
— Я не выучила. То есть, наверное, выучила, но… Азалия Эдуардовна, скажите мне честно… Вы же честный человек, правда ж?
— Всегда считала себя таковой, — удивлённо ответила женщина. Я вдохновилась:
— А раз так, скажите: есть у меня шансы стать профессиональной скрипачкой? Такой, чтобы выступать на сцене перед большим залом?
Азалия Эдуардовна подняла и вторую бровь. Её голубые глаза, никогда особо не выражавшие тёплых чувств, окончательно похолодели, и учительница музыки ответила мне сухим тоном:
— Я всегда считала, что скрипка — это прежде всего для души, для развития… Для более тонкого восприятия действительности! А вы, Алевтина, разочаровали меня, думая лишь о славе и успехе!
— Тонким восприятием действительности, Азалия Эдуардовна, сыт не будешь, — сказала я с убеждением. — Мне думать нужно о будущем. Если вы скажете, что у меня нет таланта, что я никогда не стану знаменитой…
— Талант, деточка, это всего лишь треть успеха. Остальные две трети — это долгая и кропотливая работа, — ответила учительница, чуть повысив тон. Она не сердилась, а говорила громче, когда хотела донести до учеников что-то очень важное. Но этот постулат я уже знала. Мне бы какую-нибудь секретную информацию…
Я сложила пальцы на струнах и провела смычком по струнам. Извлечённый из скрипки звук оказался меланхоличным и грустным. Азалия Эдуардовна прищурилась:
— Хорошо, Алевтина. Давайте попробуем с вами сыграть нечто новое. Будьте любезны скрипкой показать, что у вас на сердце. А после этого я скажу вам, стоит ли продолжать работать…
Через час я вышла из квартиры в смятении. Музыка сердца оказалась несовершенной, глупо-визгливой и короткой. Но Азалия Эдуардовна отчего-то вдохновилась и принялась рассказывать мне, как улучшить мою мелодию, как сделать так, чтобы она звучала чище. И в конце занятия сказала, помолчав: «Если вы станете трудиться по шесть часов в день ежедневно, то из вас выйдет толк».
Шесть часов скрипки каждый день?
Я сдохну.
Но с другой стороны… Вдруг я стану знаменитой скрипачкой? И не придётся полы тереть в сетевом магазине! И никакой Ларисы Палны!
Надо менять свою жизнь прямо сейчас. Прямо в детстве. Не научили меня в детстве работать, упорно трудиться, идти к цели — значит, я научусь сама. Чёрт с ней, со скрипкой, буду терзать её по шесть часов. Но стану знаменитой скрипачкой!
И голову вскинула, задрала подбородок, будто
