или нет, не только городишко, но и всю провинцию до самого Рима. Поэтому местные старались помалкивать, о чем судачили их бабки. Остановился как вкопанный, завидев Венеру Боттичелли славянского производства, по-другому он выразиться не мог. Он вообще не мог говорить. Его сковали по рукам и ногам красота, нежность, женственность, что исходили в этот момент от Маши.
То, что красавица не местная, а скорее всего, русская, Марио понял сразу, потому что обожал все, что было связано с русскими, особенно красавиц. Русских женщин. Над ним посмеивались друзья, уверявшие, что русские красавицы не посмотрят на Марио, ибо приезжают в Италию только со своим самоваром. И это было отчасти правдой. Марио как-то обслуживал пару шикарных вилл, где жили русские. Так вот русские жили с русскими.
А если в городе и появлялась какая-то русская девушка, ее быстро в тот же день охмуряли его же односельчане, пока он был занят на работе.
Потом эти счастливчики рассказывали, что никогда не испытывали ничего похожего, ибо иметь русскую жену – это сказка! Это нега! Это самый вкусный борщ на свете!
Только не поймите неправильно: по ошибке многие итальянцы думали, что славянки в поисках итальянского гражданства готовы были быть и отменной кухаркой на кухне, и страстной проституткой в постели, и молчаливой уборщицей в доме в одном лице. Не зная природу русских, они надеялись на ласку и борщ, и покорность! Таких ждала плачевная участь. Частенько поговаривали о побитых припасенными славянскими сковородками или даже кастрюлями, но все равно счастливых итальянцах, не помышлявших о разводе. Итальянские страсти меркли против русских.
Поэтому увидев Машу, Марио понял сразу: или сейчас или будет поздно. Стоит такой красоте пять минут пройтись по Терни, и уже завтра у ее ног будет лежать Рим.
Поэтому тяжело вздохнув, вспоминая слова, которые он разучил на случай встречи с русской красавицей, Марио поднялся на лестницу базилики, где спокойно почивал Валентин, и на кривом русском пригласил Машу отведать лучшего итальянского кофе в мире. Прямо сейчас.
Маша опешила и после темноты базилики и выплаканного моря слез не сразу разглядела ухажера, который все что-то тараторил и тараторил, размахивая руками.
И если б не религиозный раж, в котором Маша находилась еще пару минут назад, она б, возможно, оставила предложение молодого человека в комбинезоне с пошарпанным чемоданчиком в руке, похожего на электрика или монтера, без ответа. Но что-то было в еле-понятных речах этого загорелого парня с живым веселым взглядом, полным мольбы отправиться куда-то.
– Ты меня на свиданье что ль зовешь, не пойму? – спросила она и улыбнулась так, что у Марио пересохло горло.
Он не понял ни слова в этом сложном предложении, но кивнул.
– Во быстер! – усмехнулась Маша. – Хоть кофе угости для начала, а там посмотрим.
– Коффэ! Кофффэ! – замахал руками Марио, показывая на самое лучшее кафе города.
Маша поправила свои волосы, затянула поясок потуже на платье с розовыми цветочками, взяла свой чемоданчик, и так вдвоем они пошли. Вдвоем. Они. Пошли.
Глава 8. Вера в чудо свершила чудо. Конец истории
Валентин не подвел. Психолог не обманул. Маша влюбилась в Марио почти с первого взгляда, оценив и корявый русский, и блокнотик со словарем, и средиземноморское гостеприимство и напор, которые не оставляли Машу ни на секунду на протяжении всей поездки.
Девушка не знала, что в тот же день ради нее Марио взял отпуск на две недели, чтоб показать родную Италию на своем маленьком удобном авто, а еще через месяц, когда она приехала к нему уже с более внушительным чемоданом, написал заявление на еще один отпуск – чтоб расписаться в ближайшей мэрии и, конечно же, обвенчаться в Базилике Святого Валентина и отправиться в медовый месяц на неделю в Россию, чтоб познать манты тети Тамары и объятия всей родни русской жены. Марио не уволили с работы за такие выкрутасы исключительно из-за Маши. Когда начальство поглядело на счастье, что свалилось на их электрика, над которым еще недавно подшучивал весь коллектив, оно простило Марио все прегрешения. Но взамен попросило отвезти тринадцать холостых фотокарточек на родину его жены в целях поиска тринадцати незамужних подруг, умеющих готовить борщ, русские равиоли и желательно имеющих такой же вес и фигуру и покладистый характер, что и Маша.
Маша осталась жить в Италии и добилась невероятного успеха, правда, не в стоматологии, а в туризме, рассказывая и пересказывая историю своей любви туристам, и убеждая всех продолжать верить в чудо.
Конец
Серега не любил праздники с детства, корни этой нелюбви тянулись из родительской семьи.
Дружные в быту и в буднях Плотниковы в пух и прах разругивались в праздники прямо на глазах у сына и других, кому выпадала честь лицезреть ураган нешуточных страстей.
Если поначалу казалось, что это случайность, с возрастом Серега обнаружил закономерность появления этого бзика у родителей и уже не обращал внимания.
Но на любой праздник, самый пустяковый: восьмое марта ли, день рождения Сталина – история повторялась. За день до празднования по углам, по сусекам заводились вихри вихрючие, и мама с папой, будто изнутри подгоняемые этими вихрями, доводили дело до скандала и себя до исступления и почти развода. Где отец выступал за, а мать всегда против.
Слушать их было невероятно интересно, многие родственники приходили на праздники к Плотниковым исключительно к десерту, как раз тогда, когда скандал уже подходил к кульминации. Но как бы Серега ни любил родителей и ни воспринимал их причуды, праздники он тоже возненавидел, причем все и сразу, даже не подозревая, что такая вещь, как нелюбовь к праздникам, передается по наследству.
Женившись на Оле, Серега понял, что бич семьи теперь вихрюет по углам его двухкомнатной квартиры, особенно в сезон февраля – март, декабря – январь. Оля очень любила праздники и вообще была натурой романтичной, слыла творческой личностью, хотя работала в школе учителем математики.
Все начиналось примерно первого сентября: день знаний готовил молодую семью Плотниковых к череде ярких праздничных событий, которые надо было отмечать и радоваться без ума.
Но если день народного единства, Конституции, взятия Бастилии и прочие неромантические праздники Серега как-то переносил.., то Новый год, Рождество, дни рождения являлись для него особо каторжными периодами. Да, именно периодами, потому что в каторгу включался не только день празднования, но и подготовка и похмелье от праздника. Ведь
