Она помолчала, а затем с уверенностью добавила:
— Мистер Даблет очень постарается, но мне надо снять с вас мерку, — она поискала в корзинке лист бумаги. Хоть Фанни и не обучала ее, Виолетта часто наблюдала за работой супругов и кое-чему научилась. Иногда, когда мерки были сомнительными, Саймон, для верности, чертил вокруг руки. Это она умела. Что касается Макса, то она даже могла нарисовать его лицо с закрытыми глазами. Эти каштановые пряди волос на лбу, выступающие скулы, орлиный нос, чувственный рот и темно-синие, как вечернее небо, глаза. Таинственные глаза. Суровый Макс. Суровый, но такой нежный.
— Надо ли мне снимать пальто? Или загнуть рукава? — спросил он.
— Милорд, вы меня поражаете. Я всего лишь измеряю вашу руку.
— Это вы меня поражаете!
— Тем, что танцую в вашем доме?
Он притронулся к ее подбородку.
— Я считал, что вы леди, сбившаяся с пути, но вы стараетесь убедить меня в том, что вы простая девица.
— Милорд, я не знаю, что вы имеете в виду, — она спрятала лицо.
— Скажите же, что знаете меня.
Она перебирала содержимое корзинки, делая вид, что что-то в ней ищет.
— Милорд, пожалуйста…
— Макс. Меня зовут Макс. Вы меня знаете. Сознайтесь в этом.
Она отвернулась, желая, чтоб он ушел. И как такое могло с ней случиться?
Он приблизился, она это почувствовала и затаила дыхание, боясь, что Макс прикоснется к ней и в то же время, что он этого не сделает. Взгляд ее упал на перчатки, которые были на ее руках. Какая оплошность! На них был вышит их фамильный герб — единственная вещь, способная выдать ее Максу.
Покраснев, она решительно проговорила:
— Вы насмехаетесь надо мной, милорд. Как я могу быть леди в таком скромном платье?
— Вздор. Это скромное платье спасло вам жизнь. Это просто маскарадный костюм.
Она отпрянула от него — Виолетта не могла так просто раскрыть себя. Не сейчас. И не этому человеку, который сам и учил ее маскироваться.
Он взял ее за руки и развернул к себе лицом. Она попыталась вырваться, но было слишком поздно: он смотрел на белые элегантные перчатки.
— Девушки из магазинов не носят таких перчаток.
— Я же вам сказала, это — образец.
— Нет, они принадлежат вам. И эти перчатки выдают в вас леди.
— Эти перчатки выдают в тебе леди. Спрячь их подальше. За корсаж, — он протянул их ей.
— Макс, ты пугаешь меня.
Но он был прав, и она это знала. По этим перчаткам легко определялась ее принадлежность к дворянству. Перчатки — белого цвета, расшитые золотом и серебром — разоблачали ее. Эта единственная память о прошлом была для нее самым дорогим сокровищем и в то же время обеспечивала верную дорогу на гильотину.
— Спрячь их, — приказал он строгим шепотом. О стыдливости было забыто. Под его испытующим взглядом она засунула их за корсаж и посмотрела на него, ожидая одобрения. Он разглядывал ее долго и пристально.
— Никто не должен слышать, как ты разговариваешь, — напомнил он. — Твоя речь слишком изысканна. Хихикай, как какая-нибудь простушка из деревни…
— Я, я не знаю, как, — откуда ей могло быть известно, как ведут себя деревенские девицы?
Все внутри так и пылало, когда он прикоснулся к ней, чтобы поглубже натянуть капюшон для большей правдоподобности ее деревенского наряда.
В какой-то деревне он разжился старым чепчиком и теперь торопливо заправлял под него непослушные пряди ее волос. Так же быстро руки его спустились ниже, чтобы завязать на шее платок и, наконец, обвились вокруг ее талии, завязывая передник. Проворные руки. Каждое прикосновение его пальцев заставляло ее вздрагивать, пугая ее не меньше, чем враги.
— Хватит… Я не могу так больше.
Но едва она успела произнести эти слова, как из леса выскочили всадники, на их шляпах зеленели кокарды, а в руках они держали факелы и кинжалы…
Банда фанатиков — это были они — окружила молодых людей, злобно поглядывая сверху.
— Покажите-ка нам ваши документы, граждане!
Пора было начинать игру. Как там в таких случаях поступают простолюдинки? И она, закрыв глаза, прижалась к плечу своего хранителя. Тот напрягся, а потом его руки, сильные и успокаивающие, прижали ее так непозволительно близко, что она почувствовала, как на его груди вздулись мускулы и забилось сильнее сердце. Ее собственное тоже отзывалось в ответ частыми ударами. У нее был наряд крестьянки, но не было документов. Она попалась…
Но во второй раз этого не случится. Только не после всего того, что она испытала за этот год, прячась в Лондоне. Может быть, он не помнил ее перчаток — ведь прошел целый год?! Она повернулась к нему с напускным спокойствием.
— Нам нужно измерить вашу руку, — и, не теряя времени, она разложила на столике лист коричневой бумаги, затем повернулась к Максу: — Положите вашу руку на бумагу. — Он, раздвинув пальцы, ждал, пока она отыщет, чем чертить. — Каждая рука отлична от другой, а господин Даблет недостаточно научил меня, как правильно снять мерки.
— Иоланда?
Услышав его голос, девушка подняла глаза и, тут же осознав свою оплошность, отвернулась.
— Меня зовут Виолетта.
— Хорошо. Постараюсь запомнить… Виолетта, — мягко произнес он, — я лишь хотел одолжить вам это, — он вынул карандаш. Она схватила его, избегая встречаться взглядом с его заблестевшими глазами. Как будто разряд прошел из рук в руки.
Чтобы провести контур, ей пришлось положить свою левую руку на его. Даже сквозь тонкую кожу перчатки она почувствовала, какой сильной и теплой была его рука. Поколебавшись на момент, она начала вести карандаш вокруг его ладони.
Рука была не огрубевшей от работы, но и не слабой. Это была рука мужчины, рука, способная быть мягкой и ласковой, способная защитить и успокоить.
— Ваш мизинец загнут, как и у меня, — заметила она.
— Разве не все мизинцы такие?!
— О нет, некоторые прямые. Это наследственность.
— Да, действительно. Как вы думаете, легко ли будет сшить такую перчатку, чтобы она подходила к моему кривому мизинцу?
— Мистер Даблет, думаю, скажет, что у вас необычная рука.
— Однако это твердая рука, Виолетта, — нежно сказал он, — а не как ваша, дрожащая поверх моей.
Внезапно Макс, перехватив карандаш, перевернул их руки, прижав ее ладонь своей и мягко сжимая, пальцем повел по лебедю на ее перчатке.
Она подняла вверх глаза и храбрым голосом произнесла:
— Какой цвет перчаток вы предпочитаете, сэр? Естественный или же крашеный?
