Но дон Карлос уже взял ее за локоть и повел к ступенькам.
— Я мог бы выбрать более спокойное место, но здесь меня знают, — сказал он — в любом случае я не думаю, что это имеет значение.
Эйприл удивленно взглянула на него. Только что он был более всего озабочен, как бы их кто не заметил, а теперь это не имеет для него значения.
Она быстро и взволнованно проговорила:
— Но я не могу позволить себе такую гостиницу, сеньор! И если мне придется провести здесь несколько дней…
— Если вам придется провести здесь несколько дней, я уверен, вы будете чувствовать себя удобно, — обходительно ответил он и еще сильнее сжал ее локоть. — Вот сюда, мисс Дей. Регистрационная стойка вон там.
Для Эйприл выбрали комнату, и управляющий указал ей на лифт. Дон Карлос церемонно склонился над ее рукой и сказал, что позвонит на следующее утро. До этого она должна воспользоваться всеми услугами, которые предоставляет гостиница, и не забивать себе голову проблемами с семьей Кортес.
— Вы так добры, сеньор, — запинаясь, произнесла она. — Я даже не знаю, что бы я делала, если бы вы… если бы вы не позвонили.
Дон Карлос опять поклонился.
— Вы подумывали обратиться к консулу, — напомнил он ей.
В этот вечер Эйприл ужинала в номере, так как не чувствовала себя готовой к встрече с элегантными мадридцами в ресторане гостиницы. В спешке она не положила в чемодан ничего подходящего. Девушка чувствовала себя важной персоной в этой огромной комнате, обставленной со свойственной испанцам пышностью. Когда наступила ночь и заблистали звезды, она уселась около одного из украшенных гирляндами окон и стала наблюдать ночную жизнь Мадрида, бурлившую внизу, на все еще теплых мостовых.
Иногда мимо проходили влюбленные пары — те, кто был помолвлен, имели право держаться за руки, — но большинство девушек ходили по двое, так же как и мужчины, или маленькими группками. Ухаживание — это очень серьезный ритуал в Мадриде, и случайные знакомства не одобряются. Эйприл это знала, и она также знала, что темноглазые, смуглые senoritas[3] любили постукивать своими высокими каблучками в сумерках, перед тем как взойдет луна. Как только вставала луна, она тут же окрашивала в розовый оттенок их светлые платья и черные мантильи, создавая иллюзию черно-белого мира, мира, в котором полностью отсутствовали полутона.
Звезды мерцали с яростным блеском, напоминая лампы, подвешенные к мрачно-черному небу. Деревья были темны, их пышные кроны слегка наклонялись под редкими порывами легкого бриза; на тихие мадридские площади струился свет из окон и отражался в стеклах беззвучно скользивших по широким улицам машин. В темноте машины казались либо белыми, либо черными, хотя при дневном свете они были пестрых, веселых расцветок.
Эйприл вдруг поняла, что думает о доне Карлосе де Формера-и-Сантосе. Он представлял собой тот тип испанцев, с которым ей редко приходилось сталкиваться, так как ее хозяева проводили четкую границу между своей домашней жизнью и светской. Как только к Кортесам приходили гости, Эйприл направлялась в задние комнаты. До сегодняшнего дня она лишь один раз случайно встретилась с доном Карлосом в холле, когда провожала Хуана в детскую.
«Бедный маленький Хуан», — подумала девушка. Она очень привязалась к малышу в течение этих девяти месяцев, и теперь будет скучать по нему. Эйприл по-прежнему не представляла, что же она будет делать дальше. Она не сможет продержаться больше чем несколько недель, если не начнет зарабатывать.
Затем ее мысли вновь перескочили на дона Карлоса. Этот испанец явно предпочитал доминировать над окружающими. Эйприл просто не в состоянии была ему перечить, когда он приказал ей собрать вещи и ехать за ним в гостиницу, но в то же время она не хотела подчиняться ему. Девушка была совершенно уверена, что никто не осмеливается противостоять ему, но под влиянием момента у нее вдруг возникло дикое желание попробовать это сделать… может быть, потому, что его глаза были всегда так холодны и так невыразимо надменны, как будто она и не человек вовсе и он может не скрывать свое раздражение, так как принужден тратить на нее свое драгоценное время. Таковы были его взгляды на женщин, что он уже не мог оставить Эйприл наедине с ее проблемами, как не смог бы бросить свою жену.
Жена дона Карлосаде Формера-и-Сантоса, когда она появится у него, — так как, насколько знала Эйприл, он был холостяком и завидным женихом, — могла рассчитывать на то, что она никогда не окажется покинутой и ей, разумеется, никогда не будет позволено оставить мужа. Дон Карлос женится на ней только в том случае, если она в мельчайших деталях будет соответствовать тому образу жизни, который он установил для нее. Выйдя за него замуж, она останется ему верной до самой смерти, никаких сомнений по этому поводу просто не возникает.
Эйприл немного испугалась при одной только мысли о той женщине, которая однажды станет женой дона Карлоса. От такого пожизненного рабства — а как еще это назвать? — на нее повеяло холодом. Но впрочем, именно дону Карлосу она обязана тем, что не сидит больше в пустой квартире в ожидании телефонного звонка или поворота ключа во входной двери. Именно ему она обязана тем, что у нее появилось временное пристанище, и такое роскошное.
Но ему она обязана также и тем, что ощущает себя не более чем досадной помехой, от которой он не может отмахнуться в силу своего воспитания и природного стремления к порядку. А вовсе не привлекательной молодой женщиной, к которой он бы снизошел, если бы они встретились при других обстоятельствах.
На следующее утро он позвонил около одиннадцати и сказал, что собирается обедать в ее гостинице. В час дня — в Мадриде еще не обедали в это время, и Эйприл поняла, что это уступка ее английским привычкам, — он приехал, и девушка спустилась в вестибюль.
Она приложила все свои старания, чтобы привести внешность в порядок, и теперь выглядела очаровательно. Ее платье было белоснежным, а благоухающие лавандовой водой волосы мягко падали на плечи. В ней ничего не было от ультрасовременной молодой англичанки — и, безусловно, ничего от того американского шика, которым так впечатляла Венеция Кортес.
— Buenos dias, senorita[4], — спокойно сказал дон Карлос. Какое-то время он внимательно ее рассматривал. — Вы хорошо спали?
— Очень хорошо, сеньор, — тут же ответила она и добавила с легкой улыбкой: — Иначе и быть не могло. Здесь чрезвычайно удобные кровати.
Он ничего не ответил, но опять взял Эйприл под руку — видимо, он делал это всегда, когда сопровождал женщин, — и повел ее по направлению к прохладному патио, расположенному в самом центре гостиницы. Здесь, в окружении растений в вазонах и вьющегося винограда, они выпили аперитив. Дон Карлос был безукоризненно одет, так же, впрочем, как и накануне; присев, он тщательно подтянул брюки, чтобы не возникло складок, и девушка была совершенно потрясена безукоризненной белизной его белья и худыми, смуглыми и сильными запястьями, выглядывающими из-под манжет рубашки.
