направил? — спрашивает он, прищуриваясь.
— Батюшка.
— Священник?
— Ага, папа римский, — закатываю глаза.
Раздражаюсь.
— Ты можешь нормально сказать?! — цедит Макрис, наклоняется, опирается локтями на колени и сцепляет пальцы.
— Поп Анатолий Аркадьевич, мой генеральный продюсер.
— Откуда он знает, что мы… состояли в отношениях?
Болезненно морщусь.
— Без понятия, я не хвасталась, — оскорблённо сжимаю губы. — Город маленький.
— Все… в одной кровати?!
— Под одеялом, Андрей, — невольно улыбаюсь. — «Все под одним одеялом» — так правильно говорится.
Его акцент и умение коверкать русский язык всегда меня смешили.
— Какое отношение продюсер имеет к «хищникам»?
— Хищники? — удивляюсь. — Кто это?
— Золотодобытчики-нелегалы.
— Я в первый раз слышу про этих людей.
— А Прохорова он откуда знает?!
Округляю глаза, потому как удивлена, что Адриан в курсе кому именно помешал своими амбициями.
— С Прохором они друзья. Посещают вместе один закрытый сигарный клуб.
— Что именно ты должна была сделать? — впивается взглядом в моё лицо.
Тяжело вздыхаю.
— Ничего особенного. Просто взять интервью… хмм… приватное, — краснею.
Адриан грязно усмехается и кивает на подол из полотенца.
— Получается, я рано тебя остановил? Дождался чего-то и более приватного?! Может, нацепим твою бутафорию и повторим?
— Получается… — шиплю, — закатай губу. Спать с тобой я не собиралась.
Он смеётся так, словно снова поймал меня на ту же удочку и выжал хоть какие-то эмоции.
— Что тогда входит в слово «приватное»? — снова становится серьёзным.
— Мне надо было расспросить у тебя по старой дружбе… зачем ты ввязываешься в покупку Артели, что ты собираешься делать с новым бизнесом и предоставить запись нашей беседы Анатолию Аркадьевичу.
— Что тебе за это обещали?!
— Не твоё дело, — взрываюсь.
— Очередное повышение?! Ну? — зловеще играет скулами.
— Прайм-тайм пять дней в неделю, — отвечаю, потупляя взгляд в пол.
— И как я сразу не догадался, — язвительно цокает Макрис.
Поднимаю глаза, и мы смотрим друг на друга в упор. Слишком много раз он упрекал меня в избыточной любви к моему ремеслу, чтобы это забыть.
— Скажешь своему начальнику, что нам с тобой здесь не до разговоров было, поняла? — давит он, поразмыслив.
Нет! Это немыслимо!
— Лучше скажу, что у тебя ранняя деменция и ты слово к слову прицепить не можешь. И, вообще, с чего вдруг я должна тебя слушаться?! Я здесь причём?! Разбирайтесь сами!
Вскакиваю с места. Ледяной паркет приятно холодит ступни, это отрезвляет.
— Где моя одежда? — спрашиваю, развязывая узел на полотенце прямо перед его носом.
Мощный кадык на секунду вздрагивает, а его хозяин кивает в сторону кресла у барной стойки.
Дефилирующей походкой иду к нему. В животе становится тесно, неудовлетворённость максимальная! Раздражаюсь.
— Мне на ваши войнушки — всё равно, — огрызаюсь, перекидывая волосы на одно плечо. — Развели «Бандитский Петербург», понимаете ли. Криминальные авторитеты, золотоискатели, артели, — оцарапывая кожу быстро натягиваю трусы и тянусь к лифчику.
Застегнув его, наконец-то разворачиваюсь к ошарашенному Макрису.
— Я работать хочу. Ясно тебе? — гневно выговариваю, устремляя в него указательный палец.
— На всю жизнь запомнил, — хрипло произносит Адриан, опуская голову набок и изучая пирсинг в моём пупке.
На секунду зависаю на том, как красиво ложится свет от окна на мужественное лицо когда-то любимого мной мужчины, а затем удовлетворённо киваю и тянусь к платью.
— Поэтому, идите все в жопу, мальчики, — распаляюсь окончательно и кака только просовываю голову в платье, снова оказываюсь в плотном кольце мужских рук, которые больно стискивают плечи.
Воздух снова наполняется, казалось бы, абсолютно несовместимыми ощущениями: похотью и страхом.
— Ты, кажется, не поняла меня? Я тебе не мальчик, — зловеще выговаривает Адриан. Трудно дышит мне в макушку. — Ты в деле. Сообщишь, что я пригласил тебя на ужин в субботу.
— Но я не могу в субботу!
У Олега награждение. Администрацией города он номинирован как «Лечебный специалист года» и в ближайшую субботу мы приглашены на торжественный вечер.
— Значит, в воскресенье, — легко соглашается грек, ослабляет хватку, и я понимаю, что он опять меня провёл, а я слишком быстро согласилась.
— Ты можешь от меня просто отстать? — бормочу под нос, пытаясь застегнуть платье.
— Я от тебя отстану, — отпускает он безразлично, глядя, как я мучаюсь. — Как только поставлю подпись на договоре купли-продажи и «Аурум» будет моим.
— Что он тебе сказал? — постукивает костяшками пальцев по стеклу наш Батюшка, которого мы нарекли так, благодаря церковной фамилии Поп.
— Сказал, что рад видеть, и позвал на свидание в воскресенье.
Иногда за глаза мы зовём его Геной, так как он наш генеральный продюсер.
Ну а, совсем уже наедине с собой, я величаю его обыкновенным мудаком. Потому что он любит давать мне самодурские задачи и требовать их выполнение сиюминутно.
— Про прииски золотые болтал?
— Нет.
— Плохо, — бьёт он по столу кулаком. — Я же просил разговорить его.
— Сами бы поговорили, — замечаю, разглядывая маникюр.
— Милочка, — краснеет. — Я всё могу сам. Поговорить с греком, сделать сам себе авторскую передачу. Есть только один вопрос, — взрывается. — На хрена мне тут ты, спрашивается?
— Пошла я, — тяжело вздыхаю и хватаю свою сумку. — Здесь аура у вас плохая. Надо бы проветрить.
— Анатолий Аркадьевич, — в кабинет заглядывает мой заклятый коллега Артемий Вознесенский. — Вы заняты?!
— Нет, Артём, — намеренно приятно отвечает наш Карабас-Барабас. — Милочка уже уходит. А ты, — смотрит на меня язвительно и обращается к Вознесенскому, — проветри окно, — кивает в сторону закрытых жалюзи. — А то у нас здесь говорят аура плохая.
Усмехаюсь и облизываю идеально подрисованные карандашом губы.
— До свиданья.
От души хлопаю тяжёлой дверью. Сложив руки на груди, неторопливо иду по коридору.
Сзади слышится стук.
— Довела старика, Стоянова? — шипит Вознесенский. — Бросила, что ли?
Ржёт как идиот и болезненно дёргает за волосы, которые утром были аккуратно уложены в высокий хвост.
То, что я сплю с генеральным — давняя байка, этим уже даже стажёрок не удивишь. Самое мерзкое — распространяет её человек, который сейчас пялится на мою задницу, обтянутую синими джинсами, и смещает взгляд ниже. Облизывается на чёрные ботфорты-чулки на высоком каблуке.
— И что ты в нём нашла? — спрашивает, поправляя смешную для тридцатилетнего мужика длинную чёлку. — Я бы тебя сам трахнул.
— Свою жену трахни, — отворачиваюсь.
— Жену я каждый день трахаю, — цедит он ехидно. — А тебя бы на разок. Верунчик, а?..
— Боюсь, на разок тебя не хватит, Вознесенский, — поднимаю руку и показываю ему «фак». — Дождевые черви в штанах меня не вставляют.
— С — сука, — шипит Артёмка.
Залетаю в студию и разместив одну ладонь на талии часто дышу. Приоткрытая в топе с длинным рукавом грудь тяжело вздымается.
Я… могу достойно себя защитить, но так хочется, чтобы
