Однажды он еще добавил:
— Черт побери, у тебя ведь есть Андреа! Две женщины вполне в состоянии справиться с домашним хозяйством.
Марлена изумленно посмотрела на него и язвительно ответила:
— Если бы раньше кто-нибудь стал утверждать, что ты заговоришь, как мой отец, я бы не поверила!
Споры на эту тему стали привычными. Оба они знали, чем это вызвано. Марлена чувствовала, что с каждым днем все больше разочаровывается в Никласе. Никлас недвусмысленно доказывал своим сегодняшним поведением, что его прежняя либеральность лишь скрывала вполне традиционные взгляды на положение женщины в семье.
Марлену особенно злил не тот факт, что люди меняются, а то, что эти изменения, похоже, и были сутью Никласа. Она ничего не имела против карьеры в фирме, но почему, служа там, Никлас счел необходимым предать забвению все то, что было так дорого ему в юности?!
Но говорить с Никласом обо всем этом, будоражить его гражданскую совесть, взывать к принципам было бессмысленно. Для него существовало только черное и белое. Большая политика интересовала его теперь постольку-поскольку, а клерков, которые борются в магистрате за установку телефонной будки на вокзале или за перенос велосипедной стоянки от ратуши, он просто презирает.
— Те, кто обзывает других клерками и обывателями, сами скорее всего ими и являются, — заявила Марлена после очередной бесплодной дискуссии.
Никлас взорвался. Нет, это она, Марлена, обывательница, а не он! Это она морочит ему голову мебелью, уборкой, стиркой, садом — всем этим буржуазным барахлом, с унизительностью домашнего хозяйства и заботой о собственности.
— Ага! — закричала она. — Так будь же последовательным: ходи в контору в неглаженых брюках, сажай гостей за пыльный стол и оставляй траву гнить под палой листвой!
Он кричал в ответ, что брюки можно отдавать в чистку, а гостей приглашать в кафе. О работе в саду, за недостаточностью аргументов, он промолчал — истинный адвокат! К сожалению, сад не выбросишь куда-нибудь на помойку, чтобы избавиться от проблем с ним, а садовника они с Никласом не могли себе позволить. Хотя и Марлена, и Никлас зарабатывали неплохо, чертов дом перемалывал их деньги как ненасытный молох. Кроме того, им приходилось пользоваться двумя машинами. Недешевое удовольствие, но что делать, если ближайшая станция в восьми километрах от дома. Оба автомобиля терзали экологическую совесть Никласа, лежа на ней тяжелым грузом. Когда же Марлена предложила ему отказаться от своей машины, он встревоженно спросил, понимает ли она, насколько ответственная у него должность. Как же он сможет работать без автомобиля?
— Так твой шикарный «вольво» необходим тебе для поиска истины и торжества законности?
Уничтожающий взгляд в ее сторону.
— О'кей! Если нам все же необходимы два автомобиля и если дом стоит так дорого, тогда нам не по карману все вещи отдавать в химчистку и приглашать в ресторан гостей.
— Не надо устраивать пышные застолья. Сыры, немного копченостей, легкое вино… Боже мой, Марлена! Не будь же всегда такой прямолинейной! Импровизируй!
Марлена не смогла ответить — от обиды у нее перехватило дыхание. Когда у них в последний раз были гости, Никлас явился за десять минут до их прихода — доктор Ленер опять устроил свои пресловутые вечерние посиделки — и стал жаловаться, что не смог купить овощной соус к итальянской запеканке, что в городе не оказалось ни овечьего сыра, ни паштета, ни оливковой пасты. И вино он тоже забыл приготовить.
Когда способность говорить вернулась к Марлене, она тихо сказала:
— Ты лицемерный идиот. — И повторила это при Андреа, которая посмотрела на нее полными упрека глазами и сочувственно погладила Никласа по руке.
Когда Марлена незадолго до Рождества сказала, что на работе ей предстоит сумасшедшая неделя, ее тон был почти просительным. Несколько раз ей придется вернуться домой поздно, и поэтому она рассчитывает на помощь Никласа.
Он пожал плечами:
— Никакой трагедии. Мы и без тебя справимся, правда, солнышко мое? — Он чмокнул Андреа в макушку.
— Я сделаю пиццу! — восторженно объявила Андреа, а Никлас поинтересовался, что же такое приключилось в издательстве.
Марлена объяснила, что Георг Винтерборн уже давно планирует взять большой кредит, чтобы дальше расширять фирму. Есть уже и потенциальный кредитор — один банкир. Но, прежде чем делать доклад правлению банка, он хотел бы получить исчерпывающую информацию по всем подразделениям издательства, включая отдел сбыта. Для этого на следующей неделе он два дня проведет у них в фирме. В первый день Питер Рот в общих чертах познакомит гостя с положением дел, вечером состоится обед в ресторане, а на второй день каждый руководитель подразделения должен будет провести презентацию своего отдела и подробно рассказать о своей работе. Естественно, к этому визиту надо готовиться довольно серьезно, дел еще предстоит много, поэтому она в совершенном цейтноте. Кроме того, скоро день рождения Тилли, и, если Марлена не будет у нее, мать обидится.
Приехав на работу, она узнала от секретарши, что срочно вызвана вместе с Бехштайном к Давиду Эриксону.
— Он сказал, зачем?
— Нет. Но он был очень сердит, я едва узнала его голос.
Марлена зашла в кабинет Бехштайна:
— Вы знаете, что он от вас хочет?
Бехштайн сказал, что не знает, однако, собираясь выйти из кабинета, прихватил с собой лежащую на столе папку. Следовательно, он к чему-то подготовился?
Давид Эриксон пригласил его и Марлену в небольшой кабинет для переговоров. Усевшись напротив него, Марлена увидела, каким усталым и измученным выглядит Давид, хотя и старается скрыть это. При всем своем дружелюбии он был очень закрытым человеком. В нем было что-то непонятное, необычайно привлекавшее и волновавшее Марлену, и она часто представляла себя, как чудесно было бы остаться с ним наедине, выслушать его, утешить — нежно, любовно, без всякого намека на секс. По крайней мере, сначала без всякого намека — ведь она так и не рассталась со своей робкой влюбленностью в него и смущенным восхищением. В фирме упорно поговаривали, что жена бессовестно обманывает его. Действительно, Карола не отказывала себе ни в каких удовольствиях. А ее склонности, если верить молве, были особого свойства. От одного сотрудника Давида Марлена знала, что брак Каролы давно в состоянии кризиса и что Давид только потому позволяет все это, что слишком привязан к фирме, зависит от нее и очень хорошо относится к своему тестю. При этом никто не слышал, чтобы он заводил какие-нибудь интрижки на стороне. Он вел себя безукоризненно. Иногда Давид казался Марлене скучным в своей абсолютной безупречности. А может быть, он принадлежал к тому типу мужчин, которые лечат свои унижения в пикантных заведениях за определенную плату?
