одним ударом, как своих соперников на ринге.
Он не останавливается на этом. Слишком взбешен, поэтому хочет ударить снова, а мне становится страшно, что для Филиппа это окажется последним ударом.
Я бросаюсь на Влада, пытаясь остановить. Но он как каменная стена, которую просто так не сдвинуть.
— Влад! Успокойся! Ты его убьёшь! — кричу, но он словно не слышит меня.
Оборачиваюсь, чтобы позвать на помощь, но никого поблизости нет.
— Пожалуйста… — плачу, умоляя остановиться.
Тут он наконец-то словно слышит меня. Оборачивается. Смотрит на меня разъяренно. Если бы взглядом можно было убить, я бы давно была мертва. Его ярко-зеленые глаза теперь как самая темная ночь, а рваная челка свисает, делая их еще чернее. Он тяжело дышит, то и дело сжимая и разжимая кулаки, и кое-где видны побитые костяшки и кровь Филиппа.
Приближается ко мне, берет за руку и тянет к себе. Второй рукой зарывается в мои волосы, тянет голову вверх, чтобы смотрела только на него. Глаза в глаза.
— У вас что-то было?!
Я молчу, не зная, что ответить. Вернее, не понимаю, о чем он.
— Отвечай! — требует, сжимая сильнее.
— Нет! — выкрикиваю.
— Хорошо… — прикрывает глаза на секунду, шумно дышит. А мне страшно.
Опять смотрит на меня. Я чувствую, как хватка на моих волосах становится сильнее. Он приближается к моему лицу, и я ощущаю его дыхание.
— Никогда… никогда, слышишь, не смей больше разговаривать с ним и подходить к нему! Я тебе не разрешаю! Ты моя! Запомни это!
Он говорит это тихо, но очень твердо, словно ставит клеймо. Навсегда. А во мне что-то ломается, чувствую, как ошейник опять застегивается на моей шее. Но я не хочу. Не позволю.
Не знаю, откуда беру силы, но я все же отталкиваю его от себя. Он отпускает, а меня прорывает. Горячие слезы уже льются по моим щекам, словно только сейчас я могу выплеснуть все, что творится в моей душе. Раньше я могла сделать это только в своей комнате, записывая все переживания в моего единственного друга — дневник, передавая все на страницах бумаги. Влад видит мои слезы, хочет подойти, но я выставляю руку перед собой.
— Не подходи! — кричу хрипло.
И он останавливается.
— Кукла… — хочет что-то сказать, скорее всего успокоить, как ему кажется. Но сейчас меня это, наоборот, приводит в еще большую истерику.
— Я никогда не просила тебя ни о чем! — начинаю громко. — Ты всегда поступал так, как хотелось тебе! Но сейчас я хочу, чтобы ты наконец-то услышал меня. У меня будет единственная просьба к тебе! И я хочу, чтобы ты выполнил ее… Уже ничто не будет как прежде, и я хочу, чтобы ты оставил меня. Больше не появлялся в моей жизни! Никогда!
Каменский хмурится, злится, сжимая и разжимая кулаки.
— Этому не бывать! — твердо говорит, опять предпринимая попытку подойти, но я отшатываюсь от него, словно от огня. Продолжаю уже более громко:
— Если я тебе все же дорога, то ты выполнишь мою просьбу. Ничего не изменить! Ты душишь меня, а я хочу наконец-то почувствовать, что такое жить, и я наконец-то начала это делать. И я больше не хочу быть холодной куклой! Поэтому прошу еще раз, оставь меня! Я больше не хочу тебя видеть! — уже кричу, срывая голос.
Меня трясет словно от лихорадки, дыхание перехватывает. Но мне становится легче на душе, словно огромный груз упал с моих плеч.
Он молчит, не могу рассмотреть его лицо, но больше он не делает попыток подойти.
Слов больше нет, поэтому я иду к Филиппу, который уже пришел в себя и пытается встать. Помогаю ему, поддерживаю, и мы направляемся в сторону дома. Но меня опять останавливает Влад.
— Кукла… — уже более тихо, и умоляюще.
— Завтра я приеду и заберу свои вещи. Это будет наша последняя встреча…
Я чувствую, что это конец. И одновременно начало новой жизни, яркой и такой, которую я хочу. Теперь только я буду распоряжаться ей. Теперь я кукла, которая обрела свободу…
Глава 30
Влад
В очередной раз сбиваю костяшки в кровь, но мне не больно. Душевная боль заглушает физическую, и это страшно. Ее не вылечить, она отравляет тело, разъедая внутренности. Но я понимаю, что заслужил. Только сейчас понимаю это. Но не могу смириться.
А реальность такова, что это нужно сделать, чтобы жить дальше.
Без нее.
Без моей Куклы.
Она уехала, оставив меня. Я знаю с кем и куда, но лучше бы не знал. Это добавляет еще большую боль. Но я заслужил, за все мучения моей Куклы.
На следующее утро она правда приезжает за своими вещами. Не одна, как я предполагал. С девушкой и с тем парнем, которого я вчера видел. Я не знаю, что между ними, но я вижу его интерес к ней. Не дружеский, как, скорее всего, она думает.
Кукла собирает вещи. Молчим, а я, как наркоман, впитываю ее образ, словно и правда вижу ее в последний раз. Она собирает все свои вещи, кроме маленькой записной книжки. Оставляя ее на столе.
— Это мой дневник. Если захочешь, прочитай его, если нет, то просто выкинь. Теперь он мне не нужен.
С этого момента прошла неделя, а в ее комнате остался еле уловимый запах, который скоро исчезнет, и дневник. Я не трогаю его, но понимаю, что хочу его прочитать. Но, уверен, легче мне от этого не станет.
Все же решаюсь это сделать, долго сижу с ним в руках, попивая дорогой виски прямо из горлышка бутылки. Я не часто пью, спортсменам это только вредит, но сейчас понимаю, что иначе просто не смогу даже открыть дневник. Словно это анестезия.
Виски не помогает, и реальность в сто раз хуже. Сбиваю костяшки в кровь. Мне плохо, невыносимо.
Не знаю, смогу ли себя когда-нибудь простить. Ведь я не видел очевидного или просто не хотел. Мне было удобно, меня все устраивало.
