— Значит, ты хочешь за меня замуж? Вот тебе еще одна возможность, — проговорил он. — Ты уйдешь из интерната, мы поженимся и будем жить у тети Агеды.
— Я не хочу скандала. Больше всего я боюсь, что монахини обо всем узнают. Замуж я не пойду. Не сейчас.
— На следующей неделе начинаются каникулы. Ты приедешь к нам, и мы все как следует обдумаем. У нас будет достаточно времени.
Исчезнуть, провалиться сквозь землю, чтобы никто не узнал о моем позоре. Вот чего я хотела на самом деле. Тогда можно будет хотя бы на время притвориться, что ничего не случилось, и спокойно подумать, выходить за Мануэля или нет. Я не могла довериться ни бабушке с дедом, ни Исис, ни матушке Луисе Магдалене. Ей тем более.
— Тебе не нужно на мне жениться, Мануэль. Ты мне просто помоги.
Я чувствовала себя актрисой, которая боится позабыть слова. Мне хотелось вообразить, как поступила бы моя мама, что скажут бабушка и дедушка. Как ни странно, я переживала только о сегодняшнем дне, словно после рождения ребенка все проблемы должны были чудесным образом разрешиться сами собой.
— Мы будем действовать постепенно, — сказала я. — Сейчас важно, чтобы никто ничего не узнал. А потом поглядим.
— Потом, как ты говоришь, как раз и начнется самое сложное, — заметил Мануэль с горьким сарказмом. — А что скажут Исис, монашки или твои родственники, не имеет никакого значения.
— Для тебя, может быть, и нет, а для меня — да.
В рождественскую неделю тетя Агеда вызвалась поработать в монастыре волонтером. Увидев старую сеньору в вестибюле, я решила, что Мануэль ей обо всем рассказал. Она обращалась со мной как с членом семьи, твердо и ласково, и в то же время так, словно заявляла на меня свои права.
«Пусть твои наставницы узнают меня получше, так им будет спокойнее», — заявила она. И тут присоединилась к матерям других девочек, украшавшим интернат к празднику.
В назначенный день Агеда явилась в монастырь с горой печенья, свежими пирожными и цветными лентами, чтобы украсить столы для благотворительного аукциона в пользу детей из бедных семей. Впервые на рождественском вечере со мной был взрослый человек, «приемная» тетушка. С ней я не чувствовала себя бедной сироткой и могла принять участие во всеобщем веселье, не омраченном завистью к тем, у кого есть родители.
После окончания праздника матушка Луиса Магдалена подошла к тетушке и племяннику, чтобы поблагодарить их за то, что они так добры ко мне. «Девочке пойдет на пользу провести Рождество там, где никто не носит фиолетовых одеяний», — шутливо заметила монахиня. На прощание она, пожелала мне веселых каникул и велела быть хорошей девочкой.
Я крепко обняла матушку. Все свои вещи я сложила в чемодан, оставив в шкафу только несколько платьев, чтобы не вызвать подозрений. Я знала, что, даже если моя беременность окажется ложной тревогой, я больше не вернусь в монастырь и не увижу Луису Магдалену. Кто бы мог подумать, что пересекать украшенный изразцами подъезд в последний раз будет так грустно. Я думала о Маргарите, уехавшей на каникулы к родным в Гватемалу, о Пилуке и Марине, с которыми мне довелось разделить невинные отроческие годы, о том, что я навсегда покидаю сосну в саду, уснувший на зиму фонтан и суровую монашку с добрым и печальным взглядом.
По дороге на улицу Сида никто из нас не проронил ни слова. Мануэль не позволил мне ничего нести. Он легко поднял мой чемодан, сумку и связки книг и решительно зашагал по садовой дорожке к монастырским воротам.
Добравшись до дому, мы с Мануэлем хотели сразу распаковать мои вещи, но Агеда позвала нас на кухню. Я была готова услышать от нее что угодно, но не то, что она сказала:
— Я какая-то неправильная старуха, Лусия. Наверное, правильнее было бы засыпать вас упреками. Я уже сказала Мануэлю, что ваше, в особенности его, поведение просто возмутительно. Но что сделано, то сделано. Я очень разволновалась, когда обо всем услышала. Не знаю почему, но, когда ты впервые переступила порог этого дома, я поняла, что в один прекрасный день ты останешься здесь навсегда. Я это очень ясно почувствовала. И вот теперь ты станешь членом нашей семьи. И у Мануэля, который так боялся остаться последним в нашем роду, появится потомство. Бог даст, родится мальчик, новый маркиз Денья. Я понимаю, ты напугана, но переживать не о чем. Мы о тебе позаботимся.
— Я не могу вернуться в интернат, — проговорила я, потупившись. Я вся взмокла и, должно быть, покраснела как рак.
— Будет ужасный скандал, — заметила тетя.
— Я не знаю, что делать. — По правде сказать, я не знала, что делать со своими руками. Слова Агеды со всей прямотой ставили меня перед лицом реальности, которую мне совершенно не хотелось видеть. Я принялась играть маминым жемчужным колечком, которое носила на безымянном пальце.
— Я думал об этом, — серьезный, сосредоточенный Мануэль по привычке опирался локтями на стол. — После каникул ты останешься здесь. Когда монахини начнут тебя искать, мы скажем, что посадили тебя в такси и с тех пор больше не видели.
— А как же мои старики, Исис, матушка Луиса? Они будут искать меня и в конце концов найдут. Обратятся в полицию, — горячо начала я, но запнулась.
— Постой. Дай мне закончить. Ты можешь им всем написать. В любом случае решать тебе. Что им сказать, мы потом придумаем. Напишем, что ты жива и здорова, это ведь самое главное. Что ты влюбилась в какого-нибудь паренька и убежала с ним, что ты не хочешь возвращаться в интернат. Такое часто случается. Ничего особенного. Твои родные, конечно, не обрадуются, но они по крайней мере будут знать, что ты жива. Решат, что это такой юношеский мятеж. В конце концов, ты уже не ребенок. Моя мать в твоем возрасте как раз ушла из дома.
— Именно, — подтвердила Агеда. — И никто ее не искал.
— Если хочешь, мы поженимся, — твердо добавил Мануэль.
— Нет, — отрезала я. — Я не хочу выходить замуж в таких обстоятельствах.
Всякий раз, когда Мануэль говорил о свадьбе, у меня начинало сосать под ложечкой. Я отвечала «нет» не задумываясь, автоматически. Просто я знала, что не хочу замуж. Совершенно точно знала.
Вмешалась Агеда:
— Не решай в спешке. Я стараюсь смотреть на такие вещи по-современному. Главное, что у нас будет потомство, а формальности подождут.
— На сегодняшний день я больше всего боюсь скандала, — призналась я. — Я не хочу, чтобы все открылось. Я со стыда умру. И мне нравится идея Мануэля. Думаю, это сработает. — Я все обдумаю потом, когда останусь одна, сказала я себе. Заговор, который предлагали Мануэль с тетушкой, был не по мне. Впрочем, возможно, они были правы. Такие вещи действительно случались.
