Когда она подумала, что не сможет выдержать дольше, он двинулся к ней. Прежде чем она поняла, что он намерен сделать, Джейсон снова поднял ее на руки. Она открыла рот, чтобы сказать, что вполне может идти сама и лечь в постель, но он остановил ее, резко покачав головой. Учитывая его настроение, она посчитала, что лучше не возражать. Если он желает пронести ее на руках еще два лестничных пролета, зачем противиться? Однако Ливви сообразила, что такое желание маркиза свидетельствует о его неуравновешенном психическом состоянии, потому что она не такая легкая, как вошедшее в поговорку перышко. Тем не менее Джейсон нес ее не жалуясь, хотя дыхание его немного участилось, когда он остановился на лестничной площадке. Ливви хотела сказать ему опять, что вполне может идти сама, но в этот момент он резко повернулся и стремительно зашагал по коридору. У Ливви перехватило дыхание, когда она поняла, что он несет ее в свою комнату.
Открыв дверь, он позволил ей соскользнуть вниз, и ее ноги коснулись пола.
О Боже! Он был явно возбужден; в этом невозможно ошибиться. Может быть, он намеревался овладеть ею, прежде чем убить? Господи, как она надеялась на это!
Ливви открыла глаза, когда он отошел, чтобы запереть дверь. Что-то в его осанке говорило ей, что этот вечер был таким же тяжелым для него, как и для нее.
Он приблизился к ней.
— Ну, что вы скажете в свое оправдание? Лучше не молчите, потому что я, как никогда в жизни, близок к тому, чтобы ударить женщину.
Ливви, ничего не сказав, обняла его и прижалась к нему всем телом.
Он стоял неподвижно в ее объятиях.
— Прости, — прошептала она.
Он обнял ее и крепко сжал почти до боли.
— Ты можешь представить, как я о тебе беспокоился? Это была чистая случайность, черт возьми, что я подошел к окну и распознал тебя в облике воришки. Что, если бы констебль оказался не таким благородным человеком? Я послал Чарлза сюда, чтобы он ждал письма с требованием выкупа.
Ливви опять заплакала, уткнувшись головой в его грудь.
— Я очень сожалею, Джейсон. Прости.
Он со стоном прильнул губами к ее волосам.
— Никогда больше не пугай меня так, Ливви. Ты слышишь меня? Никогда не пытайся совершать подобные глупости. Боже мой, мне становится нехорошо при мысли, что могло произойти с тобой. Я запру тебя в Старой башне замка Арлисс и…
Она коснулась ладонью его щеки.
— Ш-ш-ш, — успокоила она его. — Теперь я в безопасности.
— Черт побери, Ливви, ты не сможешь успокоить меня так просто. Эта ночь худшая в моей жизни.
О, она совсем забыла, что он имел беседу с Чарлзом.
— Тебе станет легче, если мы поговорим об этом?
Он покачал головой, и она облегченно вздохнула.
— Что сделано, то сделано, — сказал он. — Я не хочу больше никаких обвинений и контробвинений.
— А чего ты хочешь?
Она попыталась сказать это соблазнительным тоном, однако не могла скрыть тревогу в своем голосе. Она желала его, здесь и сейчас. Если он отвергнет ее…
— Я хочу тебя, — глухо произнес Джейсон.
Ее губы встретились с его страстными губами с каким-то безрассудным отчаянием. Она обвила руками его шею, блуждая кончиками пальцев по его затылку. Эти ласки отдавались во всем ее теле, в ее грудях и ниже, в самом центре ее женского естества. Она встала на цыпочки и прижалась к Джейсону, наслаждаясь тем, как его твердость прекрасно сочеталась с ее мягкостью.
Его дыхание сделалось прерывистым.
— Останови меня, Оливия.
— Я не хочу останавливать тебя.
Она потерлась о его возбужденную плоть.
Он застонал:
— Я стараюсь быть благородным, черт тебя побери.
Она пожала плечами:
— Все герои, о которых я читала, вели себя благородно в подобных случаях.
— Тогда ты должна оценить мою сдержанность.
Она отстранилась от него и начала расстегивать свою куртку. Фактически это была его куртка.
— Значит, ты украла и мою куртку?
— Это не было воровство, — сказала она, вспомнив, как оправдывалась Шарлотта. — Просто я взяла ее на время. А Эдвард и Шарлотта вручили мне часы. Эдвард подарил мне их, когда мы совершили помолвку этим утром.
— Прошу прощения? Ты хочешь сказать, что помолвлена с моим сыном?
— Уже нет. Он решил, что лучше поработать на кухне, чем жениться на мне.
— Разумный мальчик, — одобрительно сказал Джейсон.
— Хитрый плут. — Она бросила ему куртку. — Что значит быть благородным?
— Тот факт, что ты еще не лежишь обнаженной в моей постели, свидетельствует о моем благородстве, — ответил он.
По спине Ливви пробежала сладостная дрожь предвкушения.
— Мне кажется, — сказала она, — что героини моих книг предпочли бы, чтобы герои были менее благородными и более…
Он отбросил куртку в сторону и взял Оливию за руки.
— Какими?
— Более безнравственными.
Он чуть заметно улыбнулся:
— Ты хочешь, чтобы я был безнравственным?
Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в подбородок.
— Если только я смогу быть безнравственной с тобой.
Его улыбка сменилась выражением страстного желания.
— Боже, Ливви, ты хочешь довести меня до смерти.
Она опустила руку между их телами и провела пальцами по его возбужденной плоти.
— Мне кажется, ты чувствуешь себя достаточно живым для меня.
Он схватил ее руку.
— Значит, ты хочешь безнравственности, любительница приключений?
— Да, — прошептала она.
— Ты уверена? — спросил он.
— Джейсон?
— Что?
— Перестань быть таким благородным.
Она почувствовала, как он смеется, прикоснувшись губами к ее губам. Его руки обхватили ее грудь.
— Что ты с собой сделала? — Он снял с нее рубашку и сердито посмотрел на перевязанную грудь. — Никогда больше этого не делай.
— Не буду, — согласилась она. — Это ужасно неудобно.
— Проклятие, — выругался Джейсон, — я никак не могу развязать узел.
— Позволь мне.
Однако он уже склонил голову и вонзился в ткань зубами. Ливви нашла этот первобытный поступок чрезвычайно возбуждающим.
Он высвободил один конец самодельного бандажа и жестом дал понять, чтобы она повернулась. Ливви подняла руки над головой и начала вращаться. Джейсон внимательно наблюдал за ней, как ребенок, осторожно разворачивающий подарок и испытывающий большее удовольствие от этого действия, нежели от самого подарка.
Однако ему явно понравился этот подарок, подумала Ливви, когда он начал ласкать ее, разглаживая следы, оставленные повязкой. Она потянула его за волосы, желая снова ощутить его губы на своих губах.
— Не торопись, моя милая.
