Эта мысль до сих пор парализует меня и не позволяет сделать хотя бы движение в сторону. Мне и не приходится. Он сам поднимается и садится рядом.
— Все в порядке?
Спрашивает так ласково, нежно, немного обеспокоенно. Что, по мне видно, как я расстроена новость о помолвке? Наверняка.
— Ты женишься…
— Да, женюсь.
Я не задавала вопрос, скорее из моих слов звучала констатация факта, но Ник почему-то решил лишний раз подтвердить мои слова, забивая ими первый гвоздь в личный гроб.
— Кто тебе сказал?
— Это неважно…
— Я хотел сказать тебе лично. Нам надо было поговорить нормально, обсудить то, что произошло…
— Разве что-то произошло?
Впервые за последние полчаса позволяю себе поднять голову и взглянуть на своего преподавателя. Он снова близко, его глаза, губы, скульптурное лицо с выпирающими челюстями. Я снова рассматриваю его. Внимательно. Пытаюсь зацепиться за каждую черточку его лица.
Ведь мы наверняка больше не будем находиться так близко, как сейчас…
— Ты сама понимаешь, что между нами ничего не может быть, — произносит он серьезно, немного строго.
Понимаю… Но я так хотела надеяться, что фантазии способны воплотиться в реальность. Знаю, что это наивное суждение, но… Всегда есть это самое «Но», которое мешает нам жить…
— Ты что-то почувствовал тогда?
Зачем я это спрашиваю? Ковыряю свежую рану, которая будет долго заживать. Она будет гноить, болеть, напоминать о себе каждый раз. Ведь я буду видеть его каждый день. Сначала просто одного, затем с кольцом на пальце, а, возможно, через два-три года увижу его у ворот парковки вместе с женой и детьми. Их детьми…
Я так и останусь воспоминанием из прошлого. Неудачным воспоминанием.
Ник молчит. Он не смотрит на меня, разглядывает пальцы на руках и, вдохнув глубоко воздух, произносит роковое:
— Нет.
Что? Его ответ бьет в грудь сильнее, чем новость о женитьбе.
— Тогда зачем…
— Я хотел почувствовать, каково это целовать студентку.
— То есть ты… Ты просто мной воспользовался?
В ответ раздается тишина, однако ответ мне не нужен. Пустота его слов говорит сама за себя. Сколько бы я не винила себя в наивности, сколько бы не надеялась, что в моей жизни появился человек, которому можно доверять, я останусь дурой. Маленькой дурочкой, которую предали все вокруг. Мама, отчим, друзья из старшей школы.
И даже он…
— Забудь о нашей связи, хорошо? И никому не распространяйся.
— А то что? — гляжу на него с вызовом, хотя он на меня даже не смотрит. Молча поднимается, но не уходит.
— Иначе я буду вынужден принять меры.
— Не боишься, что я расскажу обо всем?
Он окидывает меня своими золотистыми глазами, долго всматривается в мои, будто размышляет, стоит говорить о последствиях или нет. Но мне уже ничего не страшно. Ничего. Наверное.
— Ты не в том положении, чтобы трепаться. Ты одинокая, никому не нужная девчонка. Помни об этом, когда пойдешь к ректору.
Он уходит, оставляя за собой последнее слово. Уходит, растоптав мою душу, разбив сердце. А я, как маленькая дурочка, поднимаюсь со своего места и лечу к нему. Пока он не вышел из аудитории. Пока у меня есть возможность сказать все, что я чувствую, показать это.
— Ник…
Цепляюсь за его руку, тяну к себе на инерции и впиваюсь в его красивые губы. В последний раз. Пусть мне будет потом больно, пусть я буду корить себя, принижать. Мне это нужно. Мне нужны его губы, пока мы окончательно не стали чужими. Я сминаю его мягкость, обвожу языком контур, пропадаю в тепле этого человека. Закрываю глаза, пытаюсь представить, что вокруг нас нет никого и ничего. Не существует странных обстоятельств, не существует его невесты, его статуса преподавателя, и моего статуса студентки.
Нет ничего, только мы. Только наш поцелуй…
Он не отвечает, но мне и не требуется. Все, что надо, я сказала этим поцелуем.
— Прощай, Николас…
Я покидаю аудиторию, по пути вытирая губы тыльной стороной ладони. Забыть. Забыть его навсегда.
Выхожу на лестницу. Туда, где никого уже нет — звонок на занятие прозвенел пару минут назад. Закрываю за собой дверь, прислоняюсь к стене и сползаю. Окончательно. Я выплакаю все слезы, пока никто не видит, успокоюсь, и пойду учиться дальше.
Жизнь продолжается, насколько бы больно не было, но на данный момент она остановилась на этом моменте.
На моменте, где теперь я существую одна…
Эпилог
— Ну и что ты натворила на этот раз? — кричит в трубку мама. — Почему мне позвонил ректор и сказал, что ты целый месяц не ходишь на занятия?
— Я…
— Да, ты! На вечеринках своих тусуешься, да? Совсем не думаешь об учебе?
Мама жужжит в телефон как оса. Настолько противно и высоко звучит ее голос, что голова раскалывается. Зачем так пищать? Ты же не на уроке вокала, где тебя просят вытянуть самую высокую ноту. Хотя у тебя не очень получается, мамочка, вот-вот голос сорвешь.
И, думаю, если бы ты знала, что на вечеринки меня не приглашают в принципе, то вряд ли бы сказала что-то подобное, тем более таким тоном. Ты бы поинтересовалась, что со мной происходит и почему никто не хочет со мной общаться. Ты бы не предъявляла претензии без повода. Хотя кому я это говорю…
— Я хожу, не волнуйся.
— Не волнуйся!? Мы с Патриком деньги в тебя вложили, предоставили лучших преподавателей, прекрасное образование в колледже, а ты хочешь все это прос…
Она еще что-то трепещет в трубку, но я почти ее не слушаю. Смысл? Она снова заведет шарманку о том, как важно образование в колледже, но я-то знаю, что таким образом она хочет удержать меня в этих стенах как можно дольше, чтобы не мешалась. У нее ведь началась новая жизнь с Патриком. Зачем ей что-то гадкое, напоминающее о неудачном и бедном прошлом? Это портит ее имидж.
Кстати, это первый звонок от мамы за все время моего пребывания в колледже. Она не поздравляла меня с началом учебного года, не поддержала, когда меня послали на конференцию, чтобы представить свой проект по фотографии природы, не удосужилась узнать, как я обустроилась на месте и все ли у меня хорошо. Но, когда встал вопрос о моей посещаемости, она тут как тут. Очень мило, правда? Нет? Вот и я так считаю. Порой больно осознавать свою ненужность, когда ты совсем недавно пыталась спасти материальное положение семьи.
— Мам, помолчи, пожалуйста.
— Да как ты смеешь меня затыкать?
— Вот так! Беру и смею! — выкрикиваю на всю комнату. Все! Не могу больше! Хватит! — Ты ни разу не позвонила за месяц, ни разу не поинтересовалась, как у меня дела, а сейчас первым делом спрашиваешь, почему я не хожу на занятия! Может, я заболела, ты об этом не думала?
— Нет, не думала! Ты никогда не болела, а сейчас решила сыграть в больную?
Просто ты этого не замечала. В это время ты шастала по клубам, а я умирала от жара в своей комнате и еле доползала до тумбочки на кухне, чтобы выпить жаропонижающее и вызвать врача.
Сейчас у меня примерно то же состояние, но, в отличие от тела, страдает душа. Она болит, ноет. Ей плохо. Из-за предательства, из-за неоправданных надежд. Из-за мужчины, который выбросил меня, как ненужную вещь. Как сумку, которую оставила мама у мусорного бака в начале учебного года.
Я поэтому прячусь здесь, в маленькой комнате, поэтому никуда не хожу, поэтому пропускаю занятия. Даже шторы задвинула, чтобы в комнату не проникал свет. В темноте легче пережить страшную боль, легче смириться с действительностью. Наверное.
— Мне плохо, мама…
По ту сторону раздается тишина. Она ничего не отвечает, ничего не говорит в утешение. Не знаю, чувствует ли она вообще, что мне нужна помощь, что я умираю. Душевно. Вряд ли.
— Завтра обязательно возвращайся на учебу.
Она кидает трубку. Связь между нами прервалась. И я имею в виду не сотовую связь, а родственную. Ее больше нет. Нить между нами оборвалась окончательно. Она еще держалась на моей надежде, что мама вот-вот позвонит и спросит банальное: «Как дела?», но этого не произошло, даже сейчас. Она просто кинула трубку, вычеркнула меня из жизни.