Марлена произносила все это в такой запальчивости, что ее щеки запылали и она даже не заметила, как отец приоткрыл дверь и теперь изумленно слушает ее.
— Что она несет? — спросил он жену, кивнув головой в сторону Марлены, когда та умолкла на секунду, задохнувшись.
Марлена почувствовала ком в горле. Вдруг она поняла, что в эту минуту ненавидит этого мужчину, стоящего перед ней в нижней рубахе, в разрезе которой виднелась его поросшая сивыми волосами грудь. Почему, ну почему он так уверен в собственном превосходстве, хотя никогда и ничего не делал, чтобы хоть как-то его доказать? Зачал троих, не то чтобы нежеланных, но и незапланированных детей, занимаясь с женой любовью в ночь после зарплаты, — вот, пожалуй, и все. Когда Марлена была еще совсем маленькой, он играл в карты с ее братьями, Гейнцем и Вернером. Он сделал для них бумажного змея, и сердце Марлены до сих пор сжималось, когда она вспоминала этого изумительного цветного змея с трещоткой. Ей не разрешалось даже дотронуться до него. Отец тогда купил ей в утешение целлулоидную куклу с глупыми голубыми глазами и объяснил, что девочки должны играть в куклы, а мальчики — в змеев и железную дорогу. Марлена швырнула куклу в угол, и ее за это выпороли.
— Ты просто боишься, что я могу достичь гораздо большего, чем твои обожаемые сыновья, — презрительно сказала Марлена.
Бруно Шуберт расхохотался:
— Чепуха. Ты даже не смогла закончить школу.
— Гейнц и Вернер тоже всего лишь рабочие на стройке.
— Ну и что? Вполне приличная профессия.
— Заешь, что я думаю? Если я вдруг сделаю карьеру, мир для тебя перевернется. И спеси у моих братцев порядком поубавится.
— И какую же карьеру ты собираешься делать? — Он снова расхохотался. — Меня удивляет только одно — почему Бернхард до сих пор не заделал тебе второго ребенка. Вот это было бы карьерой, правда, Тилли? — Он засмеялся и добродушно хлопнул жену пониже спины.
— Да-да! Посадить в беременность, как в тюрьму, — закричала Марлена, — это все, на что вы способны!
— Что бы ты там ни говорила, дело женщины — это ее дом. И ее место там! — отрезал он.
— Слава Богу, не все мужчины так думают!
— Но Бернхард — уж наверняка! — хмыкнул отец.
Марлена повернулась к матери и нарочито громко произнесла:
— В конце концов, Бернхард — не единственный мужчина на свете. — И поскольку озадаченное молчание за спиной резко улучшило ее настроение, прибавила: — И не вздумай покупать сегодня пуловер на распродаже за двадцать семь пятьдесят. Раз он уже с утра надувается пивом, ты вполне можешь позволить себе приличную вещь.
Внезапно отец вплотную подошел к ней, коснувшись ее плеча волосатой грудью. Неужели она — плоть от плоти его?
— Не смей вмешиваться в наши с матерью отношения! — прошипел он, глядя на нее с угрозой.
Она спокойно выдержала его взгляд:
— Отношения? Если это «отношения», то я предпочту лесбиянство.
Марлена увидела, как мать от испуга и смущения лихорадочно теребит край передника.
Потом она смотрела на мать, робко дотрагивающуюся до дорогого пуловера, разложенного перед ней продавщицей. Заискивающая улыбка, тонкие руки с распухшими, покрасневшими пальцами, неумело накрашенные губы. Марлена попыталась представить, как выглядела ее мать, когда была молоденькой девочкой — тогда, в послевоенные годы.
Носила ли, как и все тогда, грубый и колючий норвежский жакет и забирала волосы под гребенку? Курила ли она? Свистели ли ей вслед американские солдаты? Были ли у нее неразделенная любовь, неисполнившаяся мечта? Были ли у нее любовные интрижки до замужества? Наверняка нет. Наверняка Бруно Шуберт был у нее первым, как и Бернхард у Марлены.
Это становится похожим на семейную традицию — выходить замуж за первого в жизни мужчину. Но — сейчас она готова в этом поклясться — Бернхард не останется ее единственным и последним мужчиной. В конце концов люди должны со временем меняться, и, может быть, у других мужчин по ночам бывают и более свежие идеи, чем обязательный поцелуй и горизонтальная поза — все то, что понимается под «исполнением супружеского долга».
— Возьми бежевый пуловер. Он так подходит к твоим волосам, — посоветовала она матери.
Та первым делом взглянула на цену и бросила на Марлену перепуганный взгляд.
— Не бойся. Я доплачу, если надо.
— А Бернхард?
— Какое Бернхарду дело до этого?
— Это все же его деньги, девочка, — сказала мать.
— Ты хоть слышала, что домохозяйки имеют право на карманные деньги?
Они подошли к кассе и оплатили покупку.
— Но ведь мужчины целый день работают. А мы… мы вот здесь. — Мать оглянулась с виноватым видом.
— Зато наши мужчины после пяти часов свободны как ветер, а за выходные никогда даже пальцем не пошевельнут. А у тебя тоже шесть недель в году отпуск? — Марлена вздохнула. — Ах, Тилли… Ты — безнадежный случай.
— Я замужем уже четверть века.
— Слишком длительная промывка мозгов, — сделала свой вывод Марлена.
Мать ничего не ответила.
Бюро, где секретаршей работала Иоганна, находилось на третьем этаже высотного здания. Марлена уже давно собиралась посмотреть, где работает Иоганна, вдохнуть атмосферу солидного офиса.
Марлена шла вдоль длинного коридора, покрытого серой ковровой дорожкой, и читала номера кабинетов на дверях. Большинство дверей были открыты. Стук пишущих машинок, звонки телефонов, голоса, приглушенно доносящиеся из кабинетов… Марлена на секунду остановилась и прислушалась. Ей стало завидно. Какое, должно быть, приятное чувство — ощущать себя частью этого большого целого — как маленькое колесико, которое становится колесом, движущей силой, человеком, получающим задание, выполняющим его и отвечающим за сделанное. Работником, который вправе что-то решать, который может выделиться благодаря своей работе, и с ним будут считаться, потому что его есть за что уважать. Она целиком погрузилась в эту атмосферу, и перед ее взглядом возникали новые картины: деловая, работоспособная, активная Марлена Штритмайстер, опора всего отдела — а может, даже руководитель?
Итак, разве она не может дать своей жизни иное направление? Скажем, для начала можно стать машинисткой. Она может окончить курсы машинописи и устроиться на работу хотя бы на полдня. Нужно пробить оболочку, выбраться из своего кокона, ухватиться за жизненный поезд — даже если набьешь синяки. Нужно стоять на своих ногах. И идти. Идти вперед при любых обстоятельствах.
Комната, в которой работала Иоганна, уютная, светлая, была обставлена современной мебелью; в шкафах ровными рядами стояли цветные папки. Иоганна, не прекращая телефонного разговора, кивнула Марлене и указала на кресло для посетителей.
