— Неужели ее совершенно нельзя вылечить? — вырвалось у Кирилла как-то даже помимо его воли.
— Почем мне знать? Знаешь ли, я никогда не вникала в жизнь семьи Натальи Зеленициной! Мне это было не интересно. Все равно я знала больше, чем мне хотелось. Если честно, я предпочла бы вовсе о них не знать!
— Думаешь, отец был влюблен в нее? — задумчиво выдал Кирилл.
Елена нахмурилась и неприязненно посмотрела на сына. Ей подумалось о том, что Василий не допустил бы подобной бестактности по отношению к родной матери. Неужели не понятно, что женщине положено страдать в подобной ситуации? При этом благородный мужчина обязан уважать ее чувства и избегать таких вопросов.
— Думаю, что это не мое дело. Твой отец мертв. А о мертвых или хорошо, или никак. Я христианка и порядочная женщина. После его смерти я не сослала эту несчастную на каторгу к ее мужу! Не продала ее детей, хотя мне советовали сделать именно это. Я подписала ей вольную. Причем почти даром! И не только ей, а всем ее детям, которые могли к тому времени заплатить. И малолетним тоже. Разве меня можно упрекнуть в том, что я отнеслась к ней плохо?
— Конечно, нет, — скрепя сердце согласился Кирилл, хотя слова матери казались ему вопиющим бессердечием.
Она говорила о крепостных крестьянах так же, как о животных или, например, о стульях, покупаемых в гостиную. При этом Елена Николаевна трусовато озиралась на общественное мнение. Кириллу это казалось еще более омерзительным, чем в сердцах сослать-таки ненавистную соперницу на каторгу вслед за мужем.
Но как раз так Елена поступить не могла, потому что ей всегда хотелось выглядеть достойно. Причем в глазах не только общества, но и собственных крестьян. И, что уж греха таить, чаще всего ей это удавалось.
— А почему она родилась такой? — продолжал любопытствовать Кирилл, хоть и чувствовал, что матери эта тема неприятна.
Оседлав любимого конька, ему трудно было остановиться, потому что с самого раннего детства эта история отцовской любви к крепостной певице завораживала и пленила его. Он заметил также, что часто, когда он в одиночестве делает наброски, в его мыслях, блуждая, бродит загадочный образ далекой примы.
— Еще бы знать, у кого она такая родилась! — иронично изогнула брови Елена Николаевна. — Твой отец ухитрился свою артистку привезти с гастролей даже не брюхатую, а сразу с годовалым ребенком! Говаривали, будто бы она подобрала девочку где-то. Но все знают, что дети на дорогах не валяются… И, зная характер твоего отца… Я думаю, что он купил ее для Натальи. Вроде бы при шести сыновьях она хотела себе дочку.
Кирилл пытался представить себе то, что говорила мать. Девочка — подкидыш? Что может быть романтичнее. Внезапно ему показались слишком плоскими все те образы, которые он пытался изобразить раньше. Рядом с ним ключом била жизнь, а он искал вдохновения где-то в заоблачных далях.
— А что случилось с мужем этой примы? Он ушел от нее, когда она привезла слепую девочку? — предположил Кирилл.
— Ушел? — княгиня усмехнулась. — Это удел благородных! Избил он ее очень сильно. Говорят, что почти задушил. Вряд ли ему подумалось, что это нагулянный ребенок, ведь гастроли малы, а дитя уже большое. Если только от пьянки мозги помутились, не знаю.
Княгиня откинула со лба несколько тонких прядей и посмотрела в том направлении, куда скрылась девушка.
— У Владимира, как узнал об этом, терпение лопнуло. Он в чем-то обвинил этого Федьку и сослал на каторгу. Жаль… Долго у нас потом хорошего кузнеца не было… Однако после этого у Натальи что-то случилось с голосом. Видно, шею ей муж повредил… Или испереживалась вся от любви к своему извергу. Но больше она не пела.
Кирилл потрясенно дослушал грустную историю и внимательно посмотрел на мать. Хоть она и не любила рассказывать об этой певичке, но во время разговора морщинки разгладились, а лицо просветлело. Казалось, будто бы она окунулась в свое прошлое. Ведь и она тогда была молодой, красивой, полной мечтаний и амбиций… Интересно, замечал ли отец, как изысканна его жена? Например, какие тонкие у нее запястья, какой точеный нос и безупречный овал лица? Неужели, та крепостная могла превосходить Елену? Кириллу захотелось еще раз увидеть ту самую Наташу Хомову, которую отец назвал, себе в угоду, Зеленициной. Сравнение с Еленой казалось глупым, но сравнить хотелось. Ведь что-то же находил в ней отец!
— Грустно, — произнес он, поддерживая матушку под локоть. — Пройдемте здесь. Не углубляйтесь больше в эту историю, она не стоит нашего внимания, — слукавил Кирилл.
Но, к его удивлению, мать не согласилась.
— Эта история преследует нас всю жизнь! Поэтому хотим мы или нет, но до сих пор ей приходится уделять наше внимание. Знаешь, — княгиня зябко поежилась, — иногда мне кажется, что со смертью отца эта история не закончились и последний аккорд еще не прозвучал. Мне становится не по себе, когда я об этом думаю.
Кириллу стало жалко мать. Хоть она и неплохо сохранилась, но годы брали свое, здоровье было не очень. Того и гляди, разболится голова от всех этих переживаний… Или сердце! Лучше бы уж не расспрашивал. Он прикрыл руку матери своей и повел короткой дорожкой к усадьбе.
* * *
Анна вбежала в дом, звонко простучав каблучками по ступенькам крыльца. На звук вышла Наталья, обеспокоенная тем, что дочь бежит, будто бы за ней гонятся.
— Аня, Анечка! — только и успела крикнуть она, наблюдая, как спина дочери исчезает в дверном проеме, ведущем в ее спальню.
Анна плакала. От самой садовой дорожки до дома она бежала, не переводя дух. Многие считали ее беспомощной, но это было не так. По знакомым рощицам, полям и лугам она прекрасно перемещалась без посторонней помощи. Так было и в саду. Но разве она могла знать, что там окажется сама княгиня! Хотя давно уже миновало то время, когда они были крепостными и Елена Николаевна была для них повелительницей и хозяйкой, Аня продолжала бояться ее. Ведь и те времена, когда мама была известна и состоятельна при князе, прошли тоже. Теперь Ане было строго наказано не появляться перед ЕЕ светлыми очами. А она не только появилась, но еще и получила нагоняй.
— Аня, что с тобой? Кто тебя обидел?! — суетилась вокруг Наталья Степановна, заламывая руки.
— Никто, никто, матушка! Право же, мне просто стало грустно! — И Аня принялась плакать еще более отчаянно.
— Где ты гуляла? Господи! Что на тебе надето?! — Наталья ахнула, прикрыв рот пухлой ладошкой.
Анна перестала плакать и подняла на мать незрячие глаза. Она испуганно ощупала кончиками пальцев ткань одежды. Толстая мягкая нитка. Ей же говорили, что сегодня она может надеть новый сарафан… Что случилось? Анна вопросительно смотрела на мать, ожидая ответа. Ее лицо настолько красноречиво выражало чувства, что Наталья едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться. Она перевела взгляд с заплаканного Аниного лица на новый сарафан, неприкаянно висящий на краю венского стула.
