консоль.
Хлопнув себя по карману пиджака и затем карманам брюк, открывает консоль и начинает что-то искать там. Телефон в этот момент скатывается в дырку между консолью и моим креслом. Дамир этого даже не замечает, слишком сосредоточен на поисках. Поисках бумажника, судя по тому, что еще через секунд пятнадцать он достает его и покидает салон автомобиля.
Я сижу. Сцепляю руки в замок, кладу их на колени и сижу. Словно прилежная ученица. Взгляд то и дело мечется к той дырке, в которую свалился телефон, но я сижу.
— Любопытство еще никого до добра не доводило, помни об этом, Тася, — шепчу я себе под нос и все еще сижу.
Секунду, две, три… из дырки раздается писк — стандартный звук входящего сообщения. Я закатываю глаза, плотно прикусываю губу и все же просовываю ладонь в дырку, выуживаю телефон и понимаю, что мое любопытство играет на моей стороне и явно пытается меня сберечь.
«Птичка в клетке? Уже познакомилась с твоим богатым арсеналом?»
Отправитель некий Давид.
А ведь именно так зовут организатора сегодняшней вакханалии. Ему должны были передать, что меня забрал Дамир и…
— Что еще за арсенал!
Я практически визжу. Сердце снова начинает бешено биться. А в голове от недостатка кислорода, путаться мысли. Лишь одна остается четкой и ясной — бежать.
Кидаю телефон обратно в дырку. Достаю из сумки кеды, напяливаю их на ноги, даже не завязала шнурки, просто пропихнув их внутрь и вылетаю из машины, как ошалелая.
Дверь, слава богу, открыта. Дамира на горизонте не видно, и я начинаю семенить в сторону трассы. Еще несколько шагов, и я слышу собственное имя.
И опять полное. Чертов Дамир. Я даже не оборачиваюсь, только перехожу с шага на бег. Куда я бегу, сама не понимаю. Лишь бы вперед, лишь бы подальше от того притона в котором я сегодня была и от какого-то там домашнего арсенала. Я просто бегу, и о чудо, на другой стороне трассы замечаю остановку. Остановку, к которой приближается автобус общественного транспорта.
Надо ли говорить, что я ощутила себя настоящим спринтером и побежала еще быстрее. Оглянулась, лишь запрыгивая в автобус.
Машина Дамира все еще стоит на заправке, а сам мужчина возвышается глыбой рядом с ней и смотрит в мою сторону. Как же хорошо, что на таком расстоянии я не вижу его взгляда, уверена, что он меня препарировал бы на месте, но я замечаю кое-что другое. В руках мужчины кроксы. И хоть они и черные, но я почему-то уверена, что купил он их на заправке явно не для себя.
Сердце делает болезненный кульбит, а к горлу подступает ком.
— Я просто устала, — шепчу я, и отворачиваюсь от мужчины, забегаю в автобус. — И очень хочу домой, — добавляю, словно успокаивая саму себя.
Ну и птичка…
Это он обо мне?
Домой добираюсь лишь к полуночи, сделав несколько пересадок, и пройдя изрядное расстояние пешком. В автобусе поверх униформы пришлось натянуть футболку, выудив ту из сумки, чтобы идти домой по ночному городу, не беспокоясь о случайных подкатах. Выглядела я как капуста, но зато декольте мое было прикрыто, и так я ощущала себя куда более защищенной, чем с оголенными сиськами, хотя низ, конечно, тоже стоило бы прикрыть.
Наша небольшая квартира встречает меня тишиной. Я мышкой крадусь по коридору к нашей с сестрой комнате, но останавливаюсь на полпути, как вкопанная. Изнутри доносится едва слышный всхлип. И я несусь к нашей комнате быстрее. На всех парах. Потому что плакать сестра может по совершенно разным причинам. Остается надеяться на то, что мама никак не приложила к этому руку.
Отбиваю тихую дробь пальцами по двери. Это наш с Аксиньей условный знак. Слышу, как скрипит кровать, а затем тихие, но быстрые шаги. Дверь отпирается.
— Ты чего еще не спишь? — шепчу я, как только оказываюсь внутри. В коридоре лучше не шуметь, совершенно не хочется показываться маме на глаза в такое время и в том виде, в котором я пришла.
— Тебя так долго не было. Мне страшно, — всхлипывает моя Ксю и вжимается в меня, крепко обнимая. Подол футболки тут же становится влажным от ее слез.
— Милая, ну ты чего? — глажу ее по голове, а второй рукой обнимаю, — ты же уже взрослая девочка, тебе целых восемь лет, — размеренно тяну я, — а еще ты мне обещала, — немного давлю голосом, — что, если меня не будет дома, ты запираешь дверь на замок, закрываешь глазки и крепко-крепко спишь. Не ждешь меня. Не плачешь, а кладешь спать всех своих кукол и тоже спишь.
— Я кушать очень хочу, — уже не плача, но все еще дрожащим голосом произносит Аксинья, — в животе тянет и совсем не получается уснуть.
— Почему? — ахаю я, опускаюсь на корточки и внимательно вглядываюсь в любимое личико. — Тебе не понравилась картошка?
Быть такого не может. Как говорит мама — у меня талант приготовить конфетку даже из говна и палок. Папа же говорил, что у меня дар кулинарный, который достался мне по наследству от его бабушки. Я же… я просто люблю готовить. Да, даже из говна и палок. Сегодня на ужин я запекла картошку слоями. Очень-очень вкусную. Перед уходом, я не успела накормить Аксинью, потому что к тому моменту она не хотела есть.
— Нет, я так и не попробовала. Мама сегодня опять злая. Сидела весь вечер на кухни. Я боялась туда заходить, — Ксю всхлипывает, а я подхватываю ее на руки и несу к кровати, сердце мое в этот момент буквально рвется из груди.
Я не знаю как такое возможно. Как возможно чувствовать то, что чувствую я в этот момент, но сейчас я ненавижу. Я так отчаянно ненавижу свою маму. Самого родного своего человека, которого должна безусловно любить, сейчас я просто ненавижу.
Я даже к Марине столько злости не чувствую.
— Подожди меня, хорошо? Я сейчас подогрею картошку и принесу сюда.
— Но если ты включишь микроволновку, то мама может проснуться от звука! — ахает Аксинья, — не надо. Давай лучше ты полежишь со мной, пообнимаешь, и я усну. А покушаю утром.
— Нет, уж, — улыбаюсь я через силу. — Я разогрею в духовке. Не переживай. Я быстро. А как только ты поешь, я лягу с тобой и пообнимаю тебя, договорились?
Сестра кивает и коротко целует меня в щеку.
Я иду на кухню, стягивая по пути джинсы и футболку, включаю свет и снова ощущаю прилив ненависти.
На столе стоит
