– Есть вероятность, что к кофе прилагается ещё и завтрак?
Сара придала своему взгляду суровости:
– Так ты занялся со мной сексом лишь в надежде умаслить, чтобы я тебя чем-нибудь накормила?
– Я занялся с тобой сексом, потому что мне это нравится. А ты должна меня накормить, потому что тебе это тоже понравилось.
Посмеиваясь про себя, она потянулась за отброшенной футболкой Такера.
– В каком виде ты любишь яйца?
* * *
Он любил болтунью, да побольше. А когда вниз, мечтая чем-нибудь поживиться, притащился заспанный Мейсон, Сара согласилась и ему приготовить варёных яиц и то, что он называл «подрумяненный хлеб с сыром».
– Странный вы народ, – резюмировал Такер, глядя, как Мейсон втыкает ложку в слегка затвердевший желток. – Подозреваю, ваши вкусовые рецепторы каким-то образом атрофировались из-за недостатка в Англии солнечного света.
– Это очень вкусно, – возмутился Мейсон.
– Кто ест плавленый сыр на завтрак?
– Просто радуйся, что тебе не подали копчёную сельдь. – Он свёл брови, затем нагнулся, подобрал что-то с пола и протянул Такеру… блестящую розовую пуговицу. – Твоё?
Тот прищурился. Мейсон ухмыльнулся, затем с неожиданным отвращением нахмурился:
– Боже, Петтигрю, обязательно было заниматься этим на чёртовом столе? Знаешь… – Он мастерски повысил голос, чтобы Сара услышала его со своего места у плиты: – Мне не помешает немного свежего воздуха. Думаю, я позавтракаю на террасе.
Едва друг со своей тарелкой удалился, Такер опять перевёл взгляд на Сару.
Она собрала волосы в узел на макушке, и то тут, то там небрежно струились огненные локоны. На фоне молочно-белой кожи смотрелось особенно впечатляюще. И наблюдая, как Сара протирает пожелтевшую от времени эмаль его плиты, Такер восхищался проворностью её длинных рук.
«Яркая», – подумал он. Да, она яркая. Вспышка света, цвета и движения на его обычно унылой кухне.
К разочарованию Такера, она сняла его футболку. Сбегав к себе за яйцами, кофейными зёрнами и, ну, почти всем, что нужно для завтрака, Сара вернулась в зелёной майке и бежевых шортах.
Не то чтобы он не оценил, как ткань обтягивает её формы. Но вид Сары в его футболке разбудил в нём… собственнические чувства. Его. Его футболка. Его плита.
Его женщина.
Такер резко выдвинулся из-за стола.
– Тебе не надо этим заниматься. – И шагнул к ней.
– Уже всё. – Она последний раз провела по плите и бросила влажную губку в раковину. – Надеюсь, ты не собираешься избавиться от этой вещицы, когда будешь тут всё обновлять. Готовить на ней – одно удовольствие. Я…ох.
Сара обернулась, и он прижал её к столу.
– Ты оделась.
– Ага, люди часто так поступают.
– Мне ты нравишься раздетой.
– Что ж, когда я сегодня поеду в оранжерею, это может стать серьёзной проблемой.
– В оранжерею? – Такер побаловал себя, покусывая её изящную шею.
– Ну, знаешь, растения и цветы, и мульча, и… держи себя в руках, Петтигрю.
– Я бы лучше подержал в руках тебя.
Сара засмеялась, тревожно взглянула на крыльцо и сбросила блуждающие по её телу руки.
– Потише, парень. Мне нужно поторапливаться, если хочу успеть поработать до наплыва посетителей.
Сообразив, что больше ему ничего не светит, Такер поцеловал её в плечо и отстранился.
– Эта твоя оранжерея… там продаются горшки?
– Имеешь в виду, для цветов?
– Нет, ночные.
– Очень смешно. Конечно, там есть горшки. А что?
Такер подумал о жёлтых бутонах, что видел у банка.
– Может, я захочу несколько этих, – он неопределённо махнул рукой, – цветущих штуковин, о которых ты упоминала.
Сара прикусила щёку:
– Цветущих штуковин?
– Откуда мне, чёрт возьми, знать, как они называются?
– Гибискус. – И тут веселье в её глазах сменилось алчностью. – Хотя у тебя достаточно солнца, чтобы прямо здесь, наверху лестницы, посадить прелестный карликовый цитрус. Забавно будет, правда? И, например, вдоль каждой стороны дорожки разобьёшь клумбы с лантаной. Она цветёт просто офигительно, и видит бог, всё лучше, чем нынешняя облезлая трава. Конечно, для посадки сейчас не самое удачное время, но если добросовестно поливать…
– Сара. – Такер поднял руки. – Я сказал, пару горшков. Не ботанический сад.
– Расслабься. – Она потрепала его по щеке. – Это будет весело.
* * *
– К твоему сведению, – жаловался Такер, выезжая с оранжерейной парковки, – выкинуть сотню баксов на растения – это не то, что я называю весельем.
– Девяносто семь. К тому же как минимум сорок из них ты отдал за горшки. – Сара обернулась, чтобы полюбоваться разноцветным морем цветов в кузове. – Только посмотри, какие они миленькие.
Он нахмурился в зеркало заднего вида:
– Предполагается, что пикап должен выглядеть сурово и мужественно. Не миленько.
– Нет причин, почему он не может сочетать и то, и другое. Ты суровый и мужественный, но твоя работа, плоды твоих рук милы в своём роде.
Такер ещё сильнее сдвинул брови:
– Я не пишу… цветисто.
– Вообще, я говорила о твоих поделках из дерева. Стулья, которые ты смастерил для заднего крыльца, прекрасны. Но, – раз уж он поднял эту тему, – чтобы называться изящной, проза не обязательно должна быть цветистой или возвышенной. Изящная по определению – приятная, с красивым слогом. Если следовать этой логике, то с полным основанием можно утверждать, что ты пишешь мило.
– Гм.
И снова, поднимая эту тему, Сара словно ломилась в запертую дверь. Стараясь подавить разочарование, она уставилась в окно:
– Прекрасный день.
Пушистые белые облака разбрелись по небу, будто стадо тучных овец, не обращая внимания на ленивый ветерок, который никак не мог набраться сил и прогнать их.
– Жарко, – только и сказал Такер.
– Да, но повышенная влажность очень даже неплохо. Мы не будем…эй! – Сара выхватила бутылку, что он успел стащить из подстаканника. – Это пить нельзя.
– Чёрт, почему нет? У тебя их две.
– Это вода с сахаром. Сэм из оранжереи замешивает её специально для меня. Чтобы не травмировать корни при пересадке растений.
– Иисусе, – пробормотал Такер себе под нос.
– Подожди, пока обзаведёшься огромными горшками с цветущими штуковинами, приятель, и посмотрим, кто будет смеяться последним.
– Приятель? – Он ухмыльнулся, высунув локоть в открытое окно.
– Извини. Я хотела сказать, ты, чёртов придурок-янки.
Его смех пробирал до кончиков пальцев на ногах.
– На твоей парковке машина.
