— Нет, мама, конечно же, нет! Ах, милая мама, у мужчины чресла должны гореть любовью, как они горят, когда мчишься на лошади. Почему нельзя любить так всю жизнь? Почему мы совершенно сознательно превращаем себя в трупы? Ах, мама, родившая меня, спасибо тебе за мое тело, спасибо тебе, странная женщина с седыми волосами! Я почти не знаю тебя, но ты дала мне мое тело, поэтому спасибо тебе, родная! Я буду думать о тебе сегодня!
— Пожалуй, пора спать, — проговорила леди Латкилл, которую уже начинало трясти.
— Что ж, может быть, и пора, — согласился лорд Латкилл, не сводя странного взгляда с молодой смуглой женщины. — Пора спать, пора спать!
Карлотта смотрела на мужа, потом перевела странный, тяжелый, изучающий взгляд на меня. Я ответил ей улыбкой и отвернулся. Молодая смуглая женщина обернулась, выходя за дверь. Леди Латкилл хотела было опередить сына и поспешила вперед, вытянув шею, но он положил руку ей на плечо, и она застыла на месте.
— Спокойной ночи, мама; мать моего лица и моих чресел. Благодарю тебя за грядущую ночь, мать моих чресел.
Она бросила на него быстрый тревожный взгляд и заторопилась прочь. Некоторое время поглядев ей вслед, он щелкнул выключателем, и свет погас.
— Какая у меня старая мама, и какая смешная! Прежде мне не приходило в голову, что она сотворила мои плечи и мои ляжки, а не только мои мозги. Мать моих чресел!
По дороге он выключил еще несколько лампочек, пока провожал меня до моей комнаты.
— Знаете, я могу понять счастье полковника теперь, когда несчастный неприкаянный дух Люси нашел покой в его сердце. В конце концов, он как будто снова взял ее в жены! И она должна угомониться. У него красивая грудь, правда? Вместе им будет хорошо спать. А потом он опять заживет, как нормальный мужчина, и перестанет быть ходячим мертвецом. Сегодня в доме необычайно уютно! Это мой старый дом. Запах цветущей сливы — чувствуете? Это наше привидение — в тиши, как крокус. Ох, огонь у вас в камине погас! А комната чудесная! Надеюсь, наше привидение навестит вас. Уверен, что навестит. Только не заговаривайте с ней, а то она уйдет. Она тоже предпочитает тишину. Мы слишком много говорим. Сейчас я тоже замолчу и буду молчать, как привидение, имя которому тишина. Спокойной ночи!
Он тихо притворил дверь и удалился. Так же тихо, стараясь не шуметь, я разделся. Карлотта царила в моих мыслях, и мне было грустно, наверное, из-за неодолимой власти обстоятельств. В ту ночь я мог бы восславить ее своим телом, и, возможно, ее телу как раз требовалось, чтобы его восславили. Однако у меня не осталось сил, чтобы продолжить борьбу с обстоятельствами.
Слишком долго я сражался, пусть даже с впечатляющими обстоятельствами, и у меня не осталось сил для любви. Страсть священна, и ее нельзя осквернять насилием.
«Тише! — мысленно произнес я. — Пора спать, а мое привидение, имя которому тишина, пусть идет, заключенное в эфемерном теле страсти, чтобы встретить ту, которую ему суждено встретить. Пусть мое привидение идет, куда хочет, я не буду стоять у него на пути. Много случается непостижимых встреч, и много неведомых радостей дарит нам страсть».
Итак, я стал потихоньку засыпать, как и собирался, не мешая теплому, похожему на крокус, привидению, живущему в моем теле.
Наверное, я забрел далеко, очень далеко по бесчисленным галереям сна, в самый центр мироздания. Помнится, позади остались пласты образов и слов, железные узы памяти, даже драгоценные россыпи отдыха, прежде чем я нырнул, как рыба, в конечную тьму, оцепеневший, безмолвный, ничего не помнящий, но все же живой и способный плыть дальше.
В самой сердцевине глубокой ночи ко мне пришло привидение, в глубине океана забвения, которое и есть сердцевина жизни. Ничего не слыша и даже не понимая, я встретил и познал ее. Понятия не имею, как я об этом узнал. Но я знал безглазым и бескрылым знанием.
Телесная ипостась мужчины сформирована бесчисленными эпохами, и в центре есть частичка, искорка, вокруг которой воздвигнута его конструкция. Это даже не он, это глубже всяких его глубин. И эта глубина взывает к другой глубине. Когда же другая глубина отзывается, мужчина вспыхивает и превосходит самого себя.
Помимо всех драгоценных покровов сознания, помимо эпох и эпох сознания, глубина взывает к глубине и иногда получает отклик. Зов и отклик, каждый раз новый, божественный зов из глубин мужчины и такой же божественный отклик из других глубин. Иногда эти другие глубины принадлежат женщине, как случилось со мной, когда явилось мое привидение.
Я знаю, что оно приходило. Я знаю, что оно приходило как женщина ко мне как к мужчине. Однако больше я ничего не помню, мне лишь известно, что это — было. Из глубин сна был мой зов, и был отклик женщины как чуда женственности. Ни губ, ни бедер, ни лица. Я не помню прикосновений, не помню ничего. Всё в глубинах тьмы. И все же я знаю — это было.
Проснулся я перед рассветом, словно пришел из очень далекого далека, неясно ощущая, как из абсолютного небытия приближаюсь, приближаюсь, подобно солнцу, к горизонту. Пока, наконец, слабое бледное сознание не окрасилось моим пробуждением.
Уже потом я учуял пропитавший всё аромат, как будто цветов сливы, и ощущение чего-то на диво шелковистого, но когда и как свершилось прикосновение, я понятия не имел. Это было похоже на первый проблеск зари.
Сознание практически ничего не зафиксировало, и это исчезло. Подобно киту, который уплывает в бездонное море. Память о том, что произошло между привидением и мной покинула меня, не оставив ничего определенного, словно аромат цветка сливы спрятался в дальнем закоулке мозга, тогда как руки и ноги, заласканные, впитывали шелковистость, ни с чем не сравнимую.
Всё осознав, я вдруг засомневался. Мне хотелось обрести уверенность, получить реальное подтверждение. Но пока я искал это подтверждение, аромат воспоминания о том, что что-то было, окончательно исчез. Больше я ничего не знал достоверно.
Рассвет понемногу проникал в окна, с которых я снял ставни, накапливался в комнате, пока я искал подтверждение.
Мне никогда не узнать наверняка. Мне никогда не узнать наверняка, было привидение бесплотным духом или женщиной, реальной женщиной, что подсказывало мне ощущение шелковистости на руках и ногах, или сном, галлюцинацией! Этого мне никогда не узнать. Мне пришлось спешно покинуть Риддингс, поскольку неожиданно заболела леди Латкилл.
— Вы приедете к нам еще, — сказал мне Люк. — В любом случае, часть вас навсегда останется тут с нами.
— До свидания, — сказала Карлотта. — Напоследок все было чудесно!
Она показалась мне невероятно красивой, когда я уезжал, словно опять явилось привидение, и я вернулся в далекие глубины сознания.
