Он открыл дверь квартиры и легонько подтолкнул ее в спину. Она вошла. Дэвид, не зажигая света, мягко захлопнул дверь — негромко щелкнул замок, — и прижал ее всем телом к стене, начал целовать…
«Это уже где-то было», — пронеслось в голове у Кэтрин. Было, было что-то подобное, всего час назад или и того менее, в прокуренном баре, среди десятков чужих людей… Было, но не так. Даже тогда кровь шумела в ушах чуть тише, и не так сильно кружилась голова. Сейчас Кэтрин казалось, что она вот-вот потеряет сознание, или сойдет с ума, или закричит, как плененная похотью самка дикой кошки.
— Подожди, — попросила она на грани яви и сладкого бреда. Как последний отчаянный вдох человека, которого затягивает под воду.
— Что?
— У меня это впервые, — прошептала Кэтрин и сама поразилась собственной смелости. — Пожалуйста, не торопись, я хочу… все понять.
— Распробовать?
На фоне окна Кэтрин могла рассмотреть только темный его силуэт, но угадывала, где глаза, и почти видела, как он улыбается волчьей своей улыбкой. Его плечи под ее руками ощущались, как разогретый металл.
— Не бойся. У нас ведь вся жизнь впереди, правда? Успеется. Все успеется. — Он снова поцеловал ее, но на этот раз как-то иначе, трепетнее.
В этом трепете, волнении, сладострастном забытьи, когда вот-вот провалишься куда-то, в какую-то божественно прекрасную бездну, но никак не нащупаешь края, и прошла вся ночь. Дэвид целовал ее с упоением, наверное, на две жизни хватило бы этих поцелуев… Целовал, гладил, доводил до неистовства — и при этом даже не расстегнул ее блузки.
Потом они сидели на кухне и пили чай, и она рассказывала ему взахлеб о своей работе, детстве, учебе в университете… Она боялась, что если замолчит, то произойдет что-то непоправимое, между ними вырастет стена, а этого нельзя допустить. Ей хотелось раздеться перед ним, словами раздеться до самой души, и где-то рядом с ее мыслями кружил стыд… но никак не подходил ближе чем на три шага. Кэтрин пребывала в уверенности, что нашла своего человека. И от этой уверенности внутри все нежно и сладко звенело.
И если бы не страх, что завтра все будет по-прежнему — по-прежнему пусто, по-прежнему одиноко, по-прежнему… тоскливо, — если бы не этот страх, Кэтрин была бы сейчас самой счастливой из всех потерявших рассудок женщин на планете Земля.
А страх был. По закону жанра карета должна была вот-вот превратиться в тыкву, а прекрасный принц, то есть страстный и бесшабашный мужчина-всей-ее-жизни — в дым, прах, тянущую боль воспоминаний. И Кэтрин всерьез опасалась, что стоит ей заснуть, и не важно, в его ли квартире, или у себя, если он отвезет ее домой, — стоит ей заснуть, и эта история навсегда отойдет в прошлое.
Но больше всего на свете Кэтрин хотелось, чтобы она продолжалась! Ей еще никогда в жизни ничего не хотелось так сильно, только, может быть, в детстве, в первые недели после развода родителей, она с той же горячностью тосковала про прошлой, прекрасной жизни…
— Ты ничего про себя не рассказываешь, — с грустью сказала она то ли Дэвиду, то ли сама себе.
Действительно, зачем человеку что-то про себя говорить той, кто через несколько минут или часов исчезнет из его жизни навсегда?
— Я показал тебе права и социальную страховку, — отшутился он, искривив бровь и уголок рта: мол, чего еще тебе нужно?
— Думаешь, мне это пригодится, когда я начну преследовать тебя, мистер Дэвид Энтони Данс?
— Думаю, тебе не придется меня преследовать, потому что я сам не дам тебе покоя ни днем ни ночью…
Кэтрин фыркнула. Ей хотелось за этим пренебрежительным звуком скрыть смущение и страх. Страх, что этого никогда не случится, — и страх, что все будет именно так. Что-то ей подсказывало уже тогда, что этот человек, ее случайный знакомый, загадочный парень с волчьей улыбкой, бесшабашный до легкого сумасшествия, мужчина-всей-ее-жизни… что этот человек способен на все, когда преследует свою цель.
Преследует цель, преследует добычу…
Кэтрин глухо застонала, закусив уголок подушки. Она, конечно, о чем-то догадывалась, что-то предчувствовала, но кто бы знал, что ей придется пережить такое!
Она превратилась для него в добычу. В дичь. Какие чувства могут быть у волка к самке лесного оленя? Никакой нежности, никакого уважения. Если и вожделение — то исключительно гастрономическое. Простой закон природы… Глупо кого-то в этом винить. Волк не плохой и не хороший, он всего лишь хищник, такова его натура, таков смысл его жизни. Как говорил герой одного фильма, волк не знает, почему он волк, а олень не знает, почему он олень. Вот только она не считала себя оленем, хоть убей. Даже когда он открыл охоту на нее.
Так неужели же она все равно олень, только сумасшедший?
На первый взгляд — конечно нет. Она ходит на двух ногах, у нее гладкая кожа, она обладает даром речи, и у нее, вообще говоря, неплохой шанс получить степень доктора медицины… Кэтрин вздохнула. Ее мысли приобретают оттенок бреда. Но это ничего, это нестрашно. Бред иногда придает жизни легкость. Наверное, Господь задумал его специально для таких моментов, когда становится слишком тяжело. Эдакий воздушный шар для мыслей. Бывают, конечно, случаи, когда бред тянет ко дну, как привязанный к ногам камень, или затуманивает восприятие темным, как чернила — воду. Но это мы уже проходили. Хватит.
Кэтрин прислушалась. Тишина — это только на первый взгляд тишина. Там, где есть хотя бы воздух, тишины нет. Молекулы движутся и сталкиваются друг с другом, и в принципе это броуновское движение тоже сопровождается какими-то звуками. Человеческое ухо, конечно, не приспособлено их улавливать, но ведь тогда вопрос уже не в тишине, а в ограниченности чьих-то возможностей… Да и без того достаточно звуков погромче: за окном изредка, но все же проезжают машины, соседские дети играют в мяч, то есть, как это обычно бывает с детьми, планируют и осуществляют очередное разрушение, орудием которого является мяч… Лает собака. В ванной подтекает кран, и из него неумолимо, прямо-таки безжалостно падают капли и с тихим звоном разбиваются о пожелтевшую раковину.
Она не одна. Вокруг нее — огромный мир. И более того, в этом мире есть кто-то, кто очень ее любит…
Как раз в этот момент «кто-то» тихонько поскребся в дверь.
— Заходи, — позвала Кэтрин и улыбнулась.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель на нее глянул пытливый карий глаз.
— Ты спиш-шь? — шепотом поинтересовались оттуда, из-за двери.
— Нет, не сплю.
— Точно?
— Совершенно. Ты же видишь, я с тобой разговариваю.
— А может, ты во сне… — Раздалось хихиканье.
— Ну не хочешь, не входи. — Кэтрин напустила на себя равнодушный вид.
