Но нет же. Всё было, как мне мечталось. И дача, высокая, красивая, ее ещё мой отец строил. Ухоженный участок, только трава полезла. Мамин брехливый пекинес, одуревший от воли носится кругами, словно заведенный. Баня топится. Мясо маринуется. И девица, обязательная, есть. По ней видно, что уже все круги ада прошла и явно меня опытнее, но старательно корчит невинность. Да и для мамы с сестрой её невинность особого значения не имеет — главное, семья хорошая.
А вот у Польки я первым был. Но не последним. Стискиваю зубы. Смотрю на дом. Вспоминаю о наготе любимой девушке, которая принадлежала другому, другим была испачкана. Думаю, блин мне столько лет уже. Разве имеют какое то значение юношеские влюблённости? Никакого. Однако мысли в голову лезут, лопата удовольствия не приносит, думаю о том, что шесть лет не виделись, а при встрече я довёл её до слез. Раньше мечтал, что плакать будет. Что плохо ей будет без меня. Одно слово — юнец. А она не плакала, она замуж выскочила…
Всё это не имеет никакого значения. Но на даче я смог проторчать только до вечера. Потом засобирался.
— Куда это ты? — удивилась мама. — Даже в баню не сходил. Вера обидится.
Вера, это та самая девица. Я в самом страшном кошмаре бы не женился на той, которую для меня сестра с мамой выберут, но их было не остановить.
— Мама, у меня же новый бизнес. Он требует моего внимания постоянно.
— Бизнес требует…а мама не требует, шесть лет носу не казал…
Я уехал. Приехал и правда, к отелю. Темно, он выше соседних зданий, поэтому заметнее даже ночью. Полюбовался минуту. Понял — не сюда тянет. А к старому двухэтажному домику, со всех сторон заросшему сирень тянет.
Я ожидал, что она плачет. Все же, наверное, она сильно ко мне привязана была все эти годы, если до сих пор следит. Или просто понимает, какие перспективы упустила… Но плакала она не из-за меня. Тонко, но в голос всхлипывала, и не переставала работать, руки её все время в действии были.
От её дома отвалился балкон. Это то, как раз, не удивительно — я думаю, в скором времени и сам дом развалится. Тем более изначально балкон был маленьким, а кто-то его собственноручно увеличил в бородатые ещё года. Теперь на земле лежит бесформенной кучей стекла, железа, досок, грязи. По этой куче ползает Полина, плачет и ветки собирает. Цветы, понял я. У неё полная квартира цветов была, балкон, видимо, тоже.
Я стоял за её спиной и говорил с ней, она меня просто не замечала. Была поглощена своим делом, своим горем, полностью. Меня увидела, только когда к себе повернул, наверх увёл насильно.
На ладони порез. Неглубокий, шить не надо, но длинный. И множество тех, что мельче. Глупая, даже перчатки не надела. Даже куртку, хотя ночи ещё холодные. Перекисью залил, вздрогнула. Подул.
— Ай, — тихо сказала она. — Больно.
Словно не было шести лет врозь. Словно нам снова по двадцать, Полина шла с пляжа босиком, неся тапки в руках, и поймала занозу. Я тогда её вытаскивал, она плакала, потому что больно, и смеялась, потому что щекотно.
Эй Кирилл, окликнул я мысленно себя. Отвисай немедленно. Приходи в норму. Вали отсюда в свою жизнь. Благополучную. В жизнь, в которой не отваливаются балконы, а все беды — оценить возможные риски нового бизнеса. И как-то глядя на заплаканные глаза Поли вдруг кажется, что потерять миллион другой, совсем не так страшно, как этот балкон.
— Не плачь, — попросил я. — Пожалуйста.
А сам, как зачарованный, смотрю на её руку, которую держу. На поцарапанные ладони. На узор венок на запястье. Одна из них едва заметно пульсирует. Мне хочется коснуться её губами. Нет, коснуться губами, это как то мелко, не в полной мере отражает моих желаний. Хочется облизнуть, потом втянуть кожу в рот, потом…
Я сдаюсь. Провожу по вене кончиком языка. Полина не отдергивает руку, замирает.
— Не нужно, — шепчет она.
— Я знаю, — соглашаюсь я.
Но руку не отдергивает и я её выпустить не могу, словно прирос. Целую тонкую кожу, облизываю, утыкаюсь в локтевую ямку лицом, вдыхаю её запах. Она землёй пахнет и дождём. Замёрзла совсем… Глупая. Футболка чуть задралась, обнажая пупок. Со стоном поднимаю её выше, прижимаюсь лицом к животу. Холодная, как лягушка, отчего горячо то так?
Хватаю на руки. Я спешу. Я боюсь что включится мозг внезапно, и этот вечер я потеряю безвозвратно. На него не будет больше шансов. Только сейчас, пока пьяный словно. Несу её в комнату. На полу горшки какие-то, кадки, едва не спотыкаюсь, но драгоценную ношу не роняю.
Накрываю своим телом. Мне — изнутри щекотно. Словно восторг внутри сидит, меня им распирает, и сейчас я просто не выдержу и взорвусь. Это — ни с чем не сравнимо. Невозможно просто сравнить. Просто касаться её кожу, гладить её, удовольствие. Хочется ещё ближе. Ещё теснее. Ещё жарче.
— Я уже забыла, что это может быть так сладко, — шепчет Полина.
И мне окончательно и бесповоротно сносит крышу. Одежда оказывается на полу, впрочем, не вся. Что-то остаётся на наших телах, потому что терпения не хватает снять, хочется обладать друг другом прямо сейчас.
Остатки одежды я снимаю после, когда все закончилось. Ночь тёмная, небо заволокло тучами. Но за окном фонарь, балкона теперь нет, в комнату он светит ярко. Любуюсь силуэтом женского тела. Удивительно то, что насыщения нет. Да, было прекрасно. Как ни с кем другим. Но мало, ещё хочется.
— Ничего не говори, — прошу я склоняясь над ней. — Потом, все потом…
Ухожу я уже когда светает. Полина спит. И во сне старалась теснее ко мне прижаться. Я одеялом её накрыл, подоткнул со всех сторон, чтобы не замерзла. Постоял минуту. Вот в эту минуту я, пожалуй, ненавидел ее сильнее, чем за предыдущие шесть лет. Потому что видел, что могло быть. Что так было бы всегда. А она — просто на помойку все выкинула. И в душе щемящая до тоски смесь ненависти, обиды, и немного жалости. Проснётся Полина одна.
Глава 9. Полина
Я не слышала, как он уходил, но знала, что это произойдёт. И ночью терпела, не засыпала, просто лежала рядом, не хотела тратить время на сон. Мы молчали, не говорили ни о чем даже, просто лежали рядом. Но усталость была сильнее, я сдалась и уснула, утром ожидаемо проснулась одна.
Вся моя кухня полна черенков. На улице грохот, кто-то разбирает остатки балкона — видимо соседи вызвали аварийные службы. Я вчера не успела все спасенное поставить на укоренение и поэтому торопливо занялась этим сейчас. Когда через час позвонили в дверь, подумала — Кирилл. Тут же, сразу на себя разозлилась. Словно вернулась в свое состояние шестилетней давности, когда смыслом жизни было Кирилла ждать. В любых шагах его шаги мерещились. Глупая. Вы просто провели вместе ночь, он не вернётся, слишком гордый. Открыла.
— Вот, — сказал мужчина. — Это все велели отнести вам.
В его руках огромная корзина, полная моих же переломанных цветов. От каких то остались одни лишь веточки, некоторые сохранили корни.
— Кто вам сказал? — удивилась я.
— Мужчина утром оплатил заказ, велел спасти все, что сможем. Многое померзло, на почве заморозки по ночам…
Я не буду плакать, твёрдо решила я. Красивый поступок, совершенно ни о чем не говорящий. Ему просто стало меня жалко. На улице было прохладно, возились мужчины не первый час, я открыла балконную дверь, ведущую в пустоту, позвала их чай пить — хоть какая-то благодарность от меня.
Мои растения спасали меня в который раз. Они нуждались в моей помощи, они умирали. Я помогала им, они помогали мне не думать о Кирилле. Нужно было много емкостей для посадки. Много земли. Очень много хлопот.
А у меня — две работы. Понедельник-пятница тружусь в офисе, вечером бегу в отель, выходные там же. Останавливаюсь за углом, звоню на пункт охраны. Дядь Ваня подговорил своего сменщика, и теперь они оба мои шпионы. Так я оперативно узнаю, можно ли мне идти на работу. И смех и грех. И слезы, но только украдкой, пока никто не видит.
В этих хлопотах пролетело две недели. Днем на работе, вечером на работе, потом домой вернёшься, возишься с цветами. Казалось бы упади да спи, так лежишь ещё, ворочаешься. Смешно, но я потом больше недели не меняла постельное белье. Казалось — Кириллом пахнет. Потом в машинку засовывала и ревела, словно горе какое случилось. Я смогла отпустить воспоминания шестилетней давности, а эти не получалось, то и дело в голове проматывала каждое движение, каждый жест. В очередное воскресенье ко мне приехала мама. С тех пор, как она возжелала выдать меня замуж за Игната я жила по принципу — меньше знает, лучше спит. Поэтому про встречу с Кириллом она ничего не знала, и хорошо.
