— Я просил холодный, как ты любишь.
Анна поднесла чашку ко рту, но вдруг разжала пальцы, слабо вскрикнула и заорала уже от души, когда обжигающая жидкость вылилась ей на ногу.
— Холодный?!! — взревела она, вскакивая с кровати.
— Я же сказал, три раза повторил… — Питер испуганно выставил перед собой ладони.
— Я им сейчас устрою! — пообещала Анна, вылетая из номера.
Она сбегала по ступенькам, ругая эту Англию, пробки, самолеты, отели, все старые «форды» на свете и их обладателей, чаи-хамелеоны… Обожженное бедро ныло, джинсы прилипли к коже, каблук на одной туфле был безнадежно сломан… Анна подыскивала нужные слова, которые сейчас обрушатся на голову того человека, из-за которого…
— А-а-а-о-о-о! — закричала горничная, с которой Анна столкнулась на повороте, и уронила поднос.
Чашки и блюдца покатились по ступенькам, до подножия лестницы не добрался целым даже чайник.
— А-а-а-й! — вскрикнула Анна, летя вслед за ними.
Ей чудом удалось ухватиться за перила. Остановив падение, Анна села на ступеньке, обхватив руками левую лодыжку.
— Что с вами? Вы в порядке? — засуетилась горничная.
— В полнейшем, — подняв на нее глаза, процедила Анна. — Лучше не бывает.
Что-то в ее взгляде заставило горничную отшатнуться.
— Я сбегаю за портье. Сейчас, сейчас! — Перепуганная горничная бросилась в тоннель коридора с криками: — Мистер Долени! Мистер Долени!
В считанные доли секунды рядом с Анной оказался Питер. Невозможно предать словами ту гамму чувств, которая отражалась на его лице. Питер едва сдерживал слезы. Он проклинал себя, свою замечательную идею об отдыхе за границей, чертовы отели, горничных, ступеньки…
Анна побледнела, на этот раз от боли. Обеими руками она сжимала лодыжку, которая на глазах распухала. И зачем я сюда приехала? — в который раз за день подумала она.
Из коридора вынырнули голоса — приглушенный мужской полушепот и женские, во весь голос, причитания. Вслед за ними показались и авторы восклицаний — немолодой поджарый мужчина в форменном костюме, застегнутом таким образом, что верхняя пуговица осталась без петли, а нижняя петля, соответственно, без пуговицы, и семенящая за ним горничная.
— Миссис Тронфилд! Миссис Тронфилд! — начал администратор.
— Мисс! Торнфилд! — Каждое слово Анны хлестало не хуже пощечины.
— Простите… мисс, мисс, конечно! — засуетился портье. — Торнфилд! О, как я мог ошибиться! Как я мог! Как я… Как вы себя чувствуете?
— Соответственно случаю. — Анна скептически подняла брови. Потом она посмотрела Питеру в глаза и жалобно произнесла: — Я, кажется, сломала ногу…
Как-то Анна решила, что пора бы познакомиться поближе с живой природой, полезла в ручей за лягушкой, поскользнулась и растянула сухожилия. Тогда она с таким же растерянным и беспомощным видом тихо-тихо, почти шепотом, сказала:
— Я, кажется, сломала ногу…
Питеру тогда пришлось посадить подругу к себе на спину и нести до места, где был разбит лагерь. Путь оказался неблизким — подростки сами и не заметили, как далеко отошли от места стоянки. Всю дорогу Анна, вообразившая себя Дон-Кихотом и Айвенго одновременно, отдавала команды Питеру, которому «посчастливилось» оказаться в роли Росинанта…
— Что же вы стоите?! Скорее врача! Скорее! — взвыл Питер.
Через пятнадцать минут приехала машина «скорой помощи». Анну, несмотря на ее возмущенные реплики, сводившиеся к тому, что она не обе ноги сломала, до нее донес на руках Питер.
— Тяжелый выдался денек! — Брэд Дадсон хмуро усмехнулся, поднося к губам вожделенную сигарету — он был лишен возможности покурить на целый вечер. — Да что день, вот вечер — жаркий.
Он затянулся и замолчал, вспоминая сегодняшних пациентов. Мальчик десяти лет, молодая женщина, несколько мужчин…
— Черт бы побрал эти аварии! — Он со злостью вдавил окурок в пепельницу. — Я за кофе, ты как?
— В другой раз.
Брэд вышел, с трудом сдерживая желание хлопнуть дверью. Его собеседник, который на протяжении разговора произнес лишь несколько слов, как бы очнулся от забытья, вздрогнул. На подоконник упал пепел от его сигареты: он не сделал ни одной затяжки, и она медленно тлела.
Тяжелый день… За несколько лет практики он все еще не мог привыкнуть к человеческой боли. В его сознании мелькали отдельные сцены, которые менялись с бешеной быстротой и складывались в один фильм… Ужасов? Нет, самым чудовищным было то, что этот фильм был документальным.
Он приложил пылающий лоб к холодному стеклу и закрыл глаза. Сколько может это продолжаться? Боль, слезы, злоба… Отчаяние, бессилие и бессмысленность…
— Ну это уж слишком! — прервал его размышления возмущенный возглас Брэда. — Там в фойе сидит… ну просто… ведьма!
— Что, родственница пострадавших? — Стоявший у окна мужчина повернул голову к Брэду.
— Да нет, вроде бы она сама пострадавшая. Кстати, если ее не угомонить, возможно, будут жертвы и среди мирного населения нашей больницы.
— Так чего она хочет?
— Если бы она сама знала! Скорее всего, просто доказать всему миру, что он не прав. Только что-то она слишком бледная.
— А что с ней случилось?
— Не знаю. Я шел за кофе, — Брэд демонстративно поднял стаканчик, — и побоялся попасть под помело.
Его собеседник решительно направился к двери.
— Э-эй! Она ведьма. И к тому же иностранка. У нее может не оказаться страховки! — закричал Брэд в уже закрывающуюся дверь. — Сумасшедший! Самоубийца! — проворчал он.
О да, рыжеволосую нарушительницу спокойствия было видно издалека. И еще дальше — слышно.
— Я тоже пострадала и, кстати, из-за этой несчастной аварии! Я сломала ногу! Нет, я упала с лестницы! Да не ваше это дело, где я умудрилась ее найти посреди проезжей части! А вот это вы видели? Два мазутных пятна! И я не пострадала от этой аварии?!
Действительно ведьма, да к тому же зацикленная на своей неповторимой особе. Врач уже хотел было пройти мимо: его смена давно закончилась, пора было собираться домой. Думать о том, как встретит его продрогшая квартира, не было ни малейшего желания.
Но вдруг он почувствовал толчок в спину. Однако рядом с ним никого не оказалось. И он внезапно понял, откуда шел толчок — это был сгусток энергии, исходивший от Рыжей Ведьмы, как он мысленно успел окрестить девушку. Она уже молча ждала своей участи, прижимая к лодыжке тонкими длинными пальцами пакет со льдом. Весь ее вид говорил о том, что она терпеть не может все вокруг, но глаза… Они не требовали, не приказывали, не просили и не умоляли. Врач даже не успел понять, что же особенного в этом взгляде. Но он подумал, что не такая уж она и вздорная, кто знает, может быть, есть причины, побуждающие ее вести себя именно так?
