Блайт, правда, обещает, что предстоящая свадьба – она выходила замуж за хирурга-косметолога из Беверли-Хиллз – никак не отразится на их дружбе!
Хотелось бы верить!
Были времена, когда ей хотелось верить в Санта-Клауса. Но если двадцать пять лет жизни на земле и бесчисленные браки родителей чему-то ее научили, так это тому, что замужество меняет все. И далеко не в лучшую сторону.
Прежде Блайт не приходилось сотрудничать со Слоуном Уиндхемом, но в обществе они встречались. Она следила за его работами, начиная с первого фильма, вышедшего на экраны восемь лет назад, – он рассказывал о бурном протесте молодежи против войны во Вьетнаме. После победы на фестивалях в Сандансе и Теллуриде фильм завоевал приз в Каннах и привлек внимание продюсеров.
Хотя картины Слоуна имели большой коммерческий успех, было понятно, что свое видение проблемы он не подчиняет интересам прибыли. Его последний фильм повествовал о захватывающих, драматических событиях в истерзанном войной Сараеве, параллельно шли документальные вставки об Олимпиаде-84, проводившейся в этом городе. И все три раза, что Блайт его смотрела, она уходила с сеанса душевно измотанной. Все его фильмы были на тему сегодняшней морали, но, поданные тактично и с юмором, не носили характера проповеди.
Блайт считала, что Уиндхем – это талант. Она слышала о его независимости, отчего у него то и дело возникали неприятности с руководством студии. Ходили также слухи о его разгульной холостяцкой жизни. Он был весьма хорош собой – стройный, крепкого телосложения, яркие карие глаза, густые каштановые волосы; и Блайт подозревала, что слухи о его романтических похождениях вполне могут быть правдивы.
Однако, выросшая в городе, где распутное поведение было чуть ли не нормой, она поступала, как английская аристократка: пусть люди делают, что хотят, лишь бы не посреди дороги, пугая лошадей.
Блайт предполагала, что разговор начнется с обмена любезностями, как повелось в Голливуде. Для беседы она выбрала солнечную комнату, надеясь, что дивный вид из окна на сад с кустами роз и плавательный бассейн создаст доброжелательную атмосферу встречи.
Но не успела она подать напитки – ему темное пиво, себе калифорнийское «шардоне», – как Слоун, демонстрируя свое легендарное пренебрежение этикетом, не стал вести светскую беседу, а сразу ухватил быка за рога:
– Я пока не понимаю, чего вы от меня хотите.
– Я думала, мы выяснили этот вопрос на первой встрече. – Блайт глотнула вина и напомнила себе, что она продюсер. Это она должна спрашивать его, а не наоборот. – Я хочу, чтобы вы написали сценарий.
– Про Александру Романову? – (Не похоже, чтобы он так и ухватился за предложенную тему.)
– Да.
– Дело в том, – Слоун облокотился на ручки белого плетеного кресла, – что вам надо знать, как я работаю. Сочинить сюжет для меня не проблема. Главное – найти идею. Она может быть политической, социальной, или это может быть просто какой-то новый способ добраться до правды. Я всегда считаю: чтобы фильм имел успех, надо, чтобы он заставлял думать, он должен потревожить жизненную позицию аудитории. Вот во что я верю.
Блайт отчаянно надеялась, что он не станет указывать, что ее фильмы в «Ксанаду» не дотягивают до уровня эпических полотен. Дело в том, что у Уолтера Стерна есть деньги, которые ей нужны; а если хочешь играть на чужом корте и чужим мячом – играй по чужим правилам.
Слоуна же больше всего занимало, насколько обратившаяся к нему дама заинтересована в поисках истины. Если она хочет, чтобы он превратил трагическую смерть Александры Романовой в очередную мелодраму из разряда тех, в которых она привыкла блистать и которые забываются раньше, чем на экране замелькают заключительные титры, то она обратилась не к тому сценаристу.
– У меня есть парочка вопросов.
Он впился в нее взглядом. Стараясь не выдать беспокойства, она кивнула и попыталась держать себя в руках.
– Пожалуйста.
– Прежде всего: почему я?
Это легко. Блайт немного расслабилась.
– Потому что я видела все ваши фильмы. Вы раскрываете истину, какова бы она ни была, как бы высвечиваете ее. После ваших картин я чувствую, что мне показали что-то глубоко личное.
Прекрасный ответ, признал Слоун.
– Это подводит меня ко второму вопросу, – сказал он. – Хотя мне не на что указать пальцем, но после нашего телефонного разговора две недели назад у меня сложилось впечатление, что для вас это очень близкий сюжет.
– Да, – согласилась Блайт.
– Почему?
Хороший вопрос, признала Блайт.
– Не знаю.
Он опять посмотрел на нее долгим взглядом, от которого захотелось заерзать в кресле. Слоун заметил ее нервозность. И знал, что она устала из-за долгих дней работы в студии и долгих ночей работы над этим проектом. Он заметил также вспышку упрямства, хорошо ему знакомого.
– О'кей, – сказал он наконец, решив не давить на нее. – Я согласен… Последний вопрос: вы нанимаете меня написать сценарий? Раскрыть убийство? Или исправить ошибку шестидесятилетней давности?
– Все три – «да», – честно ответила Блайт. Она выдержала упорный взгляд карих глаз.
В них не было скепсиса, как она ожидала, и тогда она выложила на стол последнюю карту:
– Я долго обдумывала этот проект. – Точнее было сказать: «Он меня преследует», но ей не хотелось, чтобы Слоун думал, что его нанимает сумасшедшая. – И я уверена, что только вы можете отыскать правду, а не подать это просто как скандальчик.
Несмотря на очевидные препятствия – взять хотя бы то мелкое обстоятельство, что Голливуд судил, обвинил и казнил Патрика Рирдона 60 лет назад, – а может быть, именно поэтому Слоун испытывал искушение подписать проект.
Он понимал, что Блайт так или иначе сделает эту картину, вопрос был только о его участии.
– Я люблю загадки, – протянул он.
Слоун смотрел в окно, но Блайт догадывалась, что он видит не заход солнца над Тихим океаном, а нечто, видимое ему одному.
Она оказалась права.
– Что ж. – Он повернулся к ней: – Вы говорили, у вас есть какие-то вырезки?
Она кивнула, взяла кожаный портфель, который принесла со студии, и достала из него тонкий конверт.
– К сожалению, найти удалось не много.
Отсутствие информации об актрисе в архивах студии «Ксанаду» удивляло и раздражало ее. В конце концов, фильмы Александры Романовой были главным источником дохода студии в годы Великой депрессии.
Считается, что кинобизнес основан на творчестве, но Блайт прекрасно знала, что именно деньги смазывают и крутят машину Фабрики Грез. Учитывая кассовые сборы времен расцвета Александры, она ожидала, что ей воздвигнут мавзолей.
