сопротивляешься и сквернословишь, тем больше придется заплатить, принцесса. Ты слишком строптивая и капризная. Пожалуй, после свадьбы займусь твоим воспитанием.
— Давид, похоже тебе и правда нелегко придется, — слышу скрипучий мужской голос.
В комнате появляется мужчина. Старик. Невысокий, коренастый. На нем дорогой костюм, идеально вычищенные ботинки. Почему-то респектабельный вид не сглаживает гнетущего впечатления. От него веет не просто опасностью. Смертью.
От ледяного взгляда.
— Ты прав, Давид. Ее надо как следует поучить манерам. Что скажешь, если подвесим вниз головой? Пару часов повисит, глядишь подумает о своем поведении. Вежливость — дело наживное.
— Не стоит. Я сам с ней разберусь.
— Уверен?
— Она моя, Ахмад. Помнишь?
— Хм, ну если тебе нравятся строптивицы.
— Церемонию готовят?
— О да. Завтра повеселимся. Ладно, оставлю вас. Но запомни, — снова колючий взгляд старика пробирает до икоты. — Я не потерплю хамства в своем доме. Не будешь уважать мужа — придется проявить ласку ко всем моим людям. Их в моем доме человек тридцать. Поняла? Хорошо об этом подумай.
Старик уходит. Я с трудом перевожу дыхание.
— О чем он? Что он пытался сейчас сказать?!
— Не думаю, что тебе правда хочется это услышать, — морщится Байратов.
— Я не стану участвовать в вашем спектакле!
Боже, во что я вляпалась? Мозг отказывается воспринимать происходящее как реальность! Наверное, я сплю и вижу страшный сон!
— Это не представление, Есения. Ты не дура. Понимаешь, что попала в опасный переплет. Лучше всего выполнять все что скажут. Тем быстрее сможешь выбраться. Но придется заплатить. Вини в этом папочку. Твой отец должен не только мне. Но и Ахмаду. Долг придется возвращать. Время пришло. Я мог бы сказать, что мне жаль, но это не так. Между убийством старика и молодой женщиной в своей постели, я безусловно выберу второе. Не люблю лицемерить, поэтому говорю, как есть.
Оглядываюсь по сторонам, размышляя чем можно защититься, отбиваться… Он даже не скрывает что собирается… использовать меня. Для своего развлечения. Мужчина, только вышедший из тюрьмы!
Но в глубине души я все еще не верю, что Давид — насильник. Что способен принудить меня к близости. Возможно, это просто защитная реакция, чтобы не сойти с ума.
— Не хочу слушать все это! Если только попробуешь меня коснуться, я…
Сгребает в охапку в ту же секунду, закидывает меня на плечо, словно я мешок, причем не особо тяжелый.
— Что ты делаешь? Куда идешь?! — кричу в панике. Кровь приливает к голове. Начинает тошнить, все плывет перед глазами.
Байратов идет долго. Коридоры, ступени. Наконец, когда я уже едва терплю тошноту, меня ставят на ноги.
Оглядываюсь по сторонам. Довольно уютная, просторная и дорого обставленная комната. Двуспальная кровать. Темное покрывало. Небольшой письменный стол, кресло, шкаф. На стуле небрежно брошен мужской пиджак.
— Это твоя комната?
— Ты догадливая.
— Зачем я здесь?
— Чтобы стать моей женой, помнишь? Или у тебя проблемы с запоминанием информации?
— Нет у меня никаких проблем, кроме тебя! Отвяжись от меня, ясно? Я никогда не стану…
Байратов не дослушав выходит из комнаты, слышу звук ключа в замке.
Он запер меня! Просто отлично!
Но с его уходом силы разом покидают. Тяжело опускаюсь в кресло, обхватываю себя руками. Не понимаю, что происходит. Как моя размеренная жизнь могла столь стремительно превратиться в кошмар? И за что? За какие грехи?
Что же ты наделал, папа?
Время тянется невыносимо медленно. Час за часом провожу в заточении. Желудок урчит жалобно, хотя голода не испытываю. Вода есть в графине на столе, и спустя пару часов не стерпев наливаю себе стакан. В горле пересохло, к чему мучить себя?
Спасибо, что хоть попить можно.
Санузел тоже обнаруживаю, в смежной комнате, похожей на гардеробную, за небольшой дверью возле шкафа. Тут просторно, очень интересный дизайн — старинная ванная «на ножках». Всевозможные флаконы, шампуни. Я бы не отказалась принять душ, чувствую себя грязной после подвала и прикосновений Давида. Не знаю от чего больше.
Вдруг слышу шум в комнате. Мой тюремщик вернулся? Что ему нужно?
Подавляю первый порыв запереться в ванной, выглядываю из-за двери.
Это не Байратов. Довольно молодая женщина в черном платке, черном платье, смотрит на меня, явно пытаясь продемонстрировать равнодушие. Но при этом заметно любопытство.
— Здравствуйте, меня зовут Айше. Я принесла вам поесть, — произносит тихим голосом.
— Я не голодна.
На самом деле это не так, говорю из упрямства.
Иду за новой знакомой. Оказываемся в первой комнате. На столике сервировано несколько тарелок. Пахнет аппетитно.
— Вам что-нибудь нужно?
— Да. Я хочу уйти отсюда.
— Боюсь это не я могу решать, простите. Но если вам что-то понадобится из одежды, или еще каких-нибудь вещей, я к вашим услугам.
— Сколько меня будут здесь держать?
— Простите. Я ничего об этом не знаю.
— А мои вещи? У меня была сумочка. Там телефон… Вы можете узнать о ней? Мне очень надо позвонить родным.
Айше кивает, у меня появляется надежда, что она действительно мне поможет. Даже немного начинаю чувствовать голод. Делаю себе бутерброд, ем его торопливо. Мне нужны силы, чтобы справиться с ситуацией, в которую угодила.
Но Айше так и не приходит! Час за часом я жду ее, совершенно измученная, чувствуя растущее отчаяние. Наконец звук ключа в замке. Подскакиваю из кресла, бросаюсь к двери, но это, к огромному моему разочарованию, Байратов.
— Хватит издеваться надо мной! — восклицаю, меня трясет от нервозности. Время уже очень позднее, и я с отчаянием понимаю, что никуда меня не отпустят.
— Успокойся. Я заберу свои вещи и уйду. Будешь спать одна.
— Я не хочу здесь спать! Мне домой нужно!
— Слушай, я дико устал от твоих психозов, — морщится. — Я могу быть далеко не таким понимающим.
— Вот и отлично. Устал? Отпусти меня! Не нужно мне твоих пониманий!
Не слушает. Проходит мимо, словно я стеклянная. Направляется к шкафу. Берет какие-то вещи.
Тут в комнату входит Айше. Хочу броситься к ней, но она даже не смотрит в мою сторону. Забирает поднос с едой и бесшумно испаряется.
— Голодовкой ты ничего не докажешь, Есения, — бросает Давид холодно.
— У тебя забыла спросить! Ненавижу, — всхлипываю.
Байратов ничего не отвечает, уходит. Снова запирает дверь.
Половину ночи провожу, бодрствуя на стуле. Обхватив себя руками, раскачиваюсь из стороны в сторону. Никак не могу перестать думать, что будет дальше. Снова и снова задаю себе вопросы, чем мой отец мог так сильно разозлить этих людей.
— Ну вот, ты переживал, а она спит тут сладко, как младенец, — голос мачехи доносится сквозь пелену.
— Есения!
