И Камилла промолчала. Не так уж были существенны и важны мои нелепые замечания о каком-то ином смысле существования для человека, чье предназначение было предопределено самой историей.
Камилла была спасительной тростью для своего рода, и никакая другая жизнь ей не могла быть дана. Все было зря, и мои речи не могли что-либо изменить в данной постановке вещей.
И потому я уже было собралась изящно отпить еще пару глотков кофе и постараться подумать о чем-нибудь другом, как в нескольких шагах от нашего столика вдруг возник не кто иной, как главный продюсер с киностудии братьев Тернеров, Эйб Робинсон. И, что было удивительней всего, мы с Камиллой вдруг сразу поняли, что он совершенно не случайно надумал появиться именно в этом месте, именно в этот день и именно в этот час.
Эйб Робинсон подошел к нашему столику вплотную, улыбнулся сногсшибательной улыбкой и сказал нам:
— Привет!
Мы с Камиллой чуть было не подавились этим своим кофе от неожиданного осознания того, что теперь в наших жизнях все будет совершенно по-другому. И некоторое время ничего не могли говорить.
Так и не дождавшись от нас какой-либо ответной реакции на свое появление, Эйб Робинсон решил продолжить сцену без нашего участия. Он почтительно прокашлялся и сказал:
— Я прошу прощения, — сказал нам великолепный Эйб Робинсон, — что таким непочтительным образом позволил себе ворваться в вашу жизнь. Но уверяю вас, что, не имея уважительной причины, я никогда не посмел бы подойти и позволить себе заговорить с вами, не будучи представленным по всем правилам этикета.
Я почувствовала, что у меня мозги пойдут навыверт от витиеватой изысканности речей, которые километрами умеют сочинять эти хваленые представители киноискусства. Но, несколько придя в себя, все же оторвалась от спасительной чашки кофе и подняла глаза.
И, конечно же, ничему не удивилась. Так я и предполагала.
Разумеется, Эйб Робинсон обращал свои речи только лишь к одной Камилле. И стоял он на этом самом месте в этот самый час только ради одной Камиллы. Еще бы. Ведь это она, а не я, была похожа на трех самых знаменитых мадонн одновременно.
Но я тут же решила утешиться радостью за подругу, а себе оставить хотя бы подробное разглядывание того, во что шикарный Эйб Робинсон был одет. И едва начав с белоснежного воротничка его рубашки, я тут же перешла на изящно-полосатый галстук, а потом — на темный дорогой пиджак. Скользнув взглядом по рукаву пиджака, я уже было позволила себе поподробней остановиться на складках его брюк, но какое-то неясное, буквально только что свершившееся происшествие заставило мое воспаленное от впечатлений сознание попросить меня вновь вернуться к тому, что было до этого.
И я вновь вернулась к тому, что было до этого. И постаралась объяснить своему недоверчивому сознанию, что на данный момент мы видим сногсшибательного Эйба Робинсона, главного продюсера с киностудии знаменитых братьев Тернеров. И он находится не где-нибудь, а у нашего с Камиллой столика.
А еще мы видим белоснежный воротничок рубашки Эйба Робинсона и его милый полосатый галстук. И темный дорогой пиджак, и рукав этого пиджака. И кисть руки, торчащую из рукава, и тонкое обручальное кольцо на безымянном пальце. Так вот что имело в виду мое воспаленное сознание.
Несколько мгновений я тупо смотрела на это кольцо, а затем нашла взглядом Камиллу. Я грустно посмотрела на нее, показала ей взглядом на кольцо и разочарованно покачала головой, что означало: «Нет, это вовсе не тот человек, кому стоит доверять все в своей жизни к черту переворачивать».
Камилла тоже увидела кольцо и укоризненно посмотрела на меня.
И как ты только могла об этом подумать? Как ты могла себе представить, что я смогу ослушаться своих почтенных родственников и хоть на одну секунду подумать о ком-нибудь, кроме Артуро, так любезно мне ими навязанного? — Вот что означал этот взгляд.
Я пожала плечами и больше ничего не стала показывать взглядами Камилле. Я решила вновь вернуться к Эйбу Робинсону, но уже более спокойно и не так взволнованно.
— Я еще раз извиняюсь, — лилейным голосом говорил на тот момент шикарный Эйб Робинсон, — что осмелился к вам подойти, но дело в том, что нам всем очень нужна ваша помощь.
Камилла вопросительно посмотрела на него.
— Да-да, — кивнул Эйб Робинсон, — нам всем, всей нашей киностудии очень нужна ваша помощь.
— Что, — удивленно спросила Камилла, — именно моя?
— Да, — опять кивнул Эйб Робинсон, — именно ваша.
И под этими его словами я бы уже могла подвести черту, так как едва намеченные на тот день невероятные изменения в наших с Камиллой жизнях теперь уже никуда не денутся и все-таки наступят.
Но только для того, чтобы вы могли понять, почему они наступят, нам нужно вернуться на некоторое время назад. И постараться попасть при этом на знаменитую киностудию братьев Тернеров, и увидеть и услышать все то, что происходило там до этого, такого торжественного для нас с Камиллой дня.
А некоторое время назад в главном здании знаменитой киностудии братьев Тернеров, в большом зале на втором этаже было серьезное совещание. Немолодые люди в строгих костюмах сидели за массивным столом черного дерева и горестно разглядывали большую пепельницу, стоящую в центре стола.
Вечнозеленые растения, искусно расставленные по всему залу, должны были создавать и поддерживать ощущение спокойствия, душевного комфорта и благополучия у находящихся здесь людей. Но, несмотря на изысканно созданное великолепие, настроение у присутствующих было паршивое, потому что дела в этот год на киностудии шли из рук вон плохо, и никто никакого выхода из создавшейся ситуации не видел.
Великолепные братья Тернеры восседали тут же в своих огромных кожаных креслах, и грусть их была велика.
— Мы ходим по замкнутому кругу, — сказал Дон Тернер и устало оглядел присутствующих. Затем он некоторое время возмущенно помолчал. — Хотелось бы какой-то стабильности, — добавил Дон минуту спустя.
Это совещание было собрано для того, чтобы принять хоть какое-то решение. Но еще ни одно мало-мальски дельное замечание всемогущим Доном Тернером услышано не было. Да мало того, его младший брат Боб Тернер уже начал мирно пофыркивать себе в рукав, намереваясь, по всей видимости, в скором времени крепко заснуть и свалиться с кресла.
Дон Тернер был возмущен. Он оскорбленно оглядел лысину младшего брата и резко кашлянул ему прямо в ухо.
Отчего Боб Тернер моментально проснулся и поспешно высказался:
— Так, может, нам лучше построить фабрику детских игрушек, чем заниматься таким неблагодарным делом, как бесконечные съемки этих никому не нужных художественных фильмов?
