так же отчаянно и страстно, как всегда.
Кое-что она не рассказала Тириону, потому что это принадлежало только им с Джейме. Их ночи, их жаркая и неутолимая страсть. Ничьи прикосновения не доставляли ей такое наслаждение, как его, никому она не доверяла в постели так, как ему. Он истосковался по ней в разлуке, но она истосковалась не меньше. Он рассказал ей о Бриенне — конечно, он не мог лгать ей, не мог предать её, держа в секрете единственную измену в своей жизни. А она не стала рассказывать ему о своих. Это причинило бы ему боль, достаточно было тех мучительных часов, что он провёл за дверью опочивальни Роберта, когда она была там. К тому же, в своих изменах она всегда искала его, пыталась заменить его. Узнав про Бриенну, сперва она была задета и разочарована. Она была единственной женщиной в его жизни, а он был рыцарем, лучшим из всех, что она знала — и вот он разрушил эту связь и так грязно растоптал всё своё рыцарство, вызывавшее её восхищение и гордость. Они поругались. Она дала ему пощёчину, а он в ответ схватил её за плечо здоровой рукой, сильно и грубо. Она вскрикнула и попыталась вырваться, лупя его кулаками куда попадала, но он не отпускал, подставляя под удары покалеченную руку. Он встряхнул её так, что её голова дёрнулась в сторону и в шее что-то хрустнуло, и сказал:
— Думаешь, я не сомневался каждый день вдали от тебя, ждёшь ли ты меня? Думаешь, я не прощал тебе в своих мыслях воображаемые измены? Я не знаю и не хочу знать. Мне плевать, с кем ты спала, пока меня не было рядом. Я смирился с твоим мужем, сестрица, смирюсь как-нибудь и с твоими шлюхами. Я люблю тебя, и никто не полюбит тебя так, как я. И ты никогда никого не полюбишь так, как меня. Потому что для нас обоих есть только мы.
Она яростно вырывалась, но он повалил её на спину, прижал её запястье к подушке и целовал, жадно и нетерпеливо. Она продолжала делать вид, что сопротивляется, била его кулаком свободной руки по плечам и по спине, но хотела его так же сильно, как и он её. Хотела, чтобы он взял её вот так, яростно и настойчиво, чтобы он был таким — сильным и грубым. Она любила его нежность, но сейчас желала именно этого, и всё её тело наполнялось жаром от мысли, как он силой раздвинет ей ноги и втолкнёт в неё свой член. И она извивалась под ним, сопротивляясь и постанывая от предвкушения, а он, чувствуя её желание, ещё сильнее терял разум. Они оба были безумны, их обоих пожирали изнутри обиды, злоба и одиночество, и они находили им выход в этом неистовом и грубом желании. Они уже были вместе сегодня и одежды давно были сброшены. Он протолкнул колено между её ног и с силой раздвинул их.
— Я ненавижу тебя, — прошипела она и вцепилась зубами ему в плечо.
Он застонал и навалился на неё сильнее, выбив воздух у неё из груди.
— Я ненавижу тебя и люблю, — прохрипел он в ответ, и она вскрикнула, почувствовав его член, и сама раздвинула ноги шире, впуская его глубже.
А потом она обнимала его и впивалась в него то зубами, то поцелуями, а он двигался в ней сильно и резко, он брал её, доказывая своё право, и она наслаждалась этим. Никто не смел трахать её так, и она ненавидела, когда Роберт показывал свою власть над ней, грубую и мерзкую власть, и от него она всегда шла к Джейме, и заставляла его взять её так, как сейчас, и они оба торжествовали над её мужем. Она отдавалась Джейме так горячо и покорно, как только была способна, чтобы он вышиб из неё дух Роберта, стёр его следы внутри неё, заполнил её своей спермой, которая всегда была сильнее жалкой мёртвой спермы её мужа.
И сейчас Джейме был таким, как тогда. Жадным, одурманенным желанием и голодом по близости с ней. И она подначивала его, шептала ему на ухо: «возьми меня, напомни мне, что я твоя и ничья больше, а ты мой», и он двигался быстрее и жёстче, приподнимался на локте и забирал в кулак её волосы, а она запрокидывала голову и стонала, и скребла ногтями по его спине, и сжимала его член внутри себя. Он дрожал под её руками, наклонялся и целовал её в шею, оставляя следы и этим тоже утверждая свою власть, своё обладание ею — сколько лет они боялись малейших следов на теле, которые могли выдать их. И под этими поцелуями, под его напором, жар заливал её тело, и она вскрикивала, затопленная упоением им, мыслями о нём, его плотью внутри себя, наслаждением, властью над ним, его любовью и всем, чем он был для неё: любовником, братом, мужем, рыцарем, отцом её детей, свидетелем и соучастником всех её грехов.
А потом она взяла его лицо в ладони и заставила смотреть на себя, пока он вздрагивал и кончал, а она шептала: «Я люблю тебя, всегда — только ты. Я убью тебя, если ты не будешь моим». Он застонал громче от её слов, содрогнувшись всем телом, а потом уронил голову ей на плечо и прошептал в ответ: «Я люблю тебя, всегда — только ты. Я всегда буду твоим».
Он хотел её сколько себя помнил, с того момента, как впервые испытал желание. Он ненавидел её мужа за то, что тот смел прикасаться к ней там, где касался её он. Ему было плевать, если она приходила за его любовью, просто чтобы отомстить Роберту после ссоры. Она была горячей, податливой и страстной, и, беря её, он наслаждался не только любовью, но и тем же торжеством, что и она. Она никогда не была такой с Робертом, он это знал. Только ему, Джейме, принадлежал этот жар её тела, эта горячая влага, обволакивавшая его член и стекавшая по её бёдрам, когда она содрогалась под ним, эта сладострастная улыбка, когда она раздвигала губы и позволяла ему протолкнуть член до самого горла, этот жадный язык, слизывавший потом каждую каплю его спермы, но больше всего — её любовь: страстная, отчаянная, жестокая, нежная и бесстрашная. В точности такая же, как и его.
Это был быстрый и грубый секс, а после Джейме был нежным, и Серсея лежала у него на здоровой
