Теперь, зная, что у нее есть сын, Тринити не сомневался, что она готовится убить судью, особенно если уговорила его усыновить Керби. Наверное, она намеревалась захватить все состояние и, конечно, не могла позволить Виктории встать на своем пути. Если Виктория не умрет сейчас, она попытается снова.
От четырехчасового сидения в одной позе у Тринити онемела рука. Вообще все тело было как деревянное, но он не мог двинуться с места. Все долгие одинокие часы этой ночи он бережно прижимал Викторию к себе, стараясь передать ей свое тепло, свою силу, надеясь влить в нее волю к жизни.
Он провел много часов, пересматривая свою жизнь, испытывая желание прожить ее сначала, надеясь, что Виктория будет рядом с ним и не даст бесполезно, потратить остальные годы. Но как бы далеко ни заводили его воспоминания, внимание его ни на секунду не отрывалось от любимой.
Он почувствовал наступление кризиса за мгновение перед тем, как сердце ее перестало биться.
– Нет! Пожалуйста, только не это!
Оно, конечно, сейчас снова забьется. Должно забиться. Не может она умереть!
Но оно не билось.
Дыхание покинуло ее тело. Она лежала в его объятиях. Абсолютно неподвижно.
– Матерь Божья! – вскричал Тринити, сев рывком на постели. Виктория скатилась с его рук и застыла в неподвижности. Не обращая внимания на боль в одеревеневшем теле, он вновь посадил ее, схватил за руки, неистово потряс, как тряпичную куклу.
– Дыши, черт бы тебя побрал! Ты не можешь умереть и бросить меня. Только не сейчас.
Голова Виктории моталась из стороны в сторону, словно шея у нее вот-вот сломается, но она не дышала.
– Пожалуйста, Господи, заставь ее дышать! – Он снова потряс ее, но ничего не произошло. – Заставь ее дышать! – Он схватил ее под мышки и попытался заставить ее ходить, но безжизненные ноги лишь волочились по полу. Он снова уронил ее на кровать и упал на нее.
Вопль разрывающей сердце муки вырвался из его груди.
– Почему?! – потребовал он ответа у неба. – Почему она должна умереть, а эта смертоносная стерва жить? – Он изо всех сил опустил кулак на грудь Виктории. – Будь все проклято! Дыши! Не сдавайся! Не позволяй этой дьяволице победить себя! – Он снова ударил ее в середину груди, и тяжкое рыдание вырвалось из его горла: – Дыши, ради Бога! Не оставляй меня одного. Я должен был прожить все эти годы, когда хотелось умереть. Но больше я не хочу умирать. Я хочу жить, но не смогу без тебя. – Он снова и снова бил кулаком в ее грудь. – Я не могу! Просто не могу!
Тринити крепко обхватил Викторию руками, и рыдания, горькие и гневные, рвущие сердце и душу, хрипло зазвучали в комнате. Сквозь это отчаяние он вдруг ощутил, что тело Виктории содрогнулось, и мгновенно замер.
Сердце внезапно бурно забилось в ее груди, тело еще раз содрогнулось, и воздух рванулся в ее легкие.
Она вдохнула раз... два... три раза. И постепенно краска стала возвращаться на ее белые щеки.
Тринити вознес благодарственную молитву.
Виктория почувствовала, как веки ее затрепетали, прежде чем смогла их поднять. Комнату она не узнала и понятия не имела, где вдруг оказалась. В тот же момент она осознала, что находится здесь не одна. Она повернула голову и уставилась на Тринити.
– Ты вернулся, – промолвила она, удивляясь, что не помнит его возвращения и их прихода в эту комнату. И не помнила она, что ощущала такую слабость. Голос ее еле поднимался выше слабого шепота. Она не могла шевельнуться. – Ты нашел Чока Джиллета?
– Я не только нашел его, – сказал Тринити, и улыбка медленно разгладила морщины на его лице. – Я получил от него подписанное признание, в котором говорится, что ты не убивала Джеба. Я также получил от тамошнего судьи предписание об отсрочке приговора, на случай если здешний шериф не устоит перед судьей Блейзером.
– Я знала, что ты это сделаешь, – прошептала Виктория, довольная тем, что ее вера в Тринити оправдалась. – Но мне хотелось бы, чтобы ты разбудил меня, когда вернулся. Ты что, перевез меня в гостиницу?
Тринити кивнул.
– Что ты помнишь?
– Я не помню, чтобы чувствовала такую слабость. – Она попыталась сесть, но у нее это не вышло. – Я что, болела?
– Ты чуть не умерла.
Виктория замолчала, осознавая слова Тринити.
– Ты не считаешь мою болезнь естественной?
Тринити покачал головой:
– Когда я сюда приехал, ты была в коме. Все считали, что ты вот-вот умрешь. Они сдались бы, если бы я не настоял на лечении.
– Ты всегда умеешь заставить людей делать то, что ты хочешь, – сказала Виктория, радуясь на этот раз, что Тринити такой настойчивый.
– Что последнее ты помнишь?
– Я помню... – Виктория озадаченно замолкла. – Я помню, как съела ленч и легла подремать. И больше ничего не помню. Я даже не помню, что ела на ужин.
– Потому что у тебя не было никакого ужина. Тебя отравили, вероятнее всего, за ленчем. Майра Блейзер – это Куини, женщина, которая убила моего отца. Я узнал ее, едва увидел.
Виктория потрясенно уставилась на Тринити. Ее ум не в силах был связать элегантную, величественную Майру с коварной, зловещей Куини.
– Она не может быть ею. Майра жила в Огайо до смерти своего мужа. Он был банкиром. Его звали Уинслоу. Он отец Керби.
– Я ничего не знаю о банкире Уинслоу и понятия не имею, откуда она взяла Керби, но Майра – это Куини. И она тебя отравила.
– Но она была так добра ко мне. Она пыталась убедить меня переехать на их ранчо или по крайней мере переехать к ней в гостиницу. А когда я не согласилась, она прислала в камеру постель и вещи. Она даже послала за своей кухаркой, чтобы та готовила мне еду.
– Чтобы легче было тебя отравить, – сказал Тринити, совершенно уверенный, что прав. – Говорю тебе: она Куини. Я уверен, что она ответственна и за смерть Джеба.
– Я не могу в это поверить, – прошептала Виктория, скептически относясь к словам Тринити. – Она всегда настоятельно твердила, что я Джеба не убивала.
– Возможно, потому что знала, что тебя приговорят, что бы она там ни говорила. Не знаю, что произошло, и, наверное, мы никогда этого не узнаем, но обещай мне, что не будешь иметь с ней никаких дел. Она самая опасная женщина, какую я когда-либо встречал.
– Кто-нибудь уведомил дядю Гранта?
– Полагаю, что да, – ответил Тринити, с трудом припоминая происходившее. – Какой-то адвокат, которого нанял твой дядя.
– Мистер Вулридж. Вели ему прямо сейчас послать другую телеграмму. Мне невыносима мысль, что дядя Грант думает, будто я умерла.
Виктория быстро поправлялась. К концу третьего дня она уже встала и могла ходить часами. Она чувствовала лишь легкую усталость. Согласившись, что Викторию не стоит особенно тревожить, пока она не поправится, Майра перешла в другую комнату гостиницы.
