Его странное настроение за это время не улучшилось.
Он находился в хорошей компании. Она и сама не знала, зачем пришла.
— Ты и вправду все усложнила для нас, Лиззи.
— Прости, я надеялась все упростить.
Он медленно поднялся, распрямив свою высокую фигуру. Он уже был в грубой рабочей одежде и все еще выглядел усталым. Но от ее слов все признаки усталости спали с него как плащ.
— Упростить? Не хочешь ли ты сказать, что пришла не для того, чтобы мучить меня своими разговорами о стрижке волос и других актах неповиновения?
Мучить его? Она не считала себя на это способной.
Но он продолжил, ошибочно приняв ее колебание за ответ:
— Я понимаю этот ажиотаж в Париже, где дамам отсекают волосы, прежде чем отсечь голову. А ля гильотин — так, кажется, это называется. — Он повернулся и жестом указал на комнату. — Заходи, Лиззи, окажи любезность.
Она сделала несколько осторожных шагов в залитую лунным сиянием гостиную. Большая часть домика садовника скрывалась за стеной огорода, Но этот угол выходил на восточный газон и к господскому дому. Среди бархатной зелени Гласс-Коттедж светился как фонарь.
Лязг металла о металл заставил Лиззи вздрогнуть и резко повернуться. Джейми стоял у письменного стола с парой ужасающе острых садовых ножниц.
— Постоишь или посидишь, пока я буду стричь?
— Нет! Я не для этого сюда пришла.
Она вдруг осознала с запоздалой ясностью, что пришла сюда, потому что хотела, чтобы он снова посмотрел на нее, как два часа назад в кухне Гласс-Коттеджа. Чтобы снова посмотрел на нее так, как будто что-то в ней было ему дорого. Как будто она была ему дорога.
Он направился к ней твердым шагом, но ей показалось, будто к ней приближается волк. Она уже чувствовала, как ее насквозь просвечивают его светлые, почти горящие, серые глаза. И даже испытала желание попятиться и броситься бежать со всех ног куда глаза глядят, но Поборола его.
— Тогда зачем ты пришла, Лиззи?
Он стоял так близко, что она ощущала на шее его обжигающее дыхание и запах его тела. Лавровишневой воды.
Лиззи про себя улыбнулась. От лакея не могло пахнуть лавровишневой водой. Глупая, нелепая мысль, но она ничего не могла с собой поделать. Она любила его Запах. Она любила его. И возможно, это был ее последний шанс сказать ему об этом.
— Под домом есть пещеры. Они ведут внутрь из скалы у бухты.
Он замер, изучая ее лицо.
— Я знаю, — сказал наконец.
— Что ж, хорошо. Я сама их обнаружила. В тот день, когда нашла… тебя. — Почему-то ей показалось важным сообщить ему об этом. Возможно, чтобы отдал ей должное. Как глупо. — У меня пока еще не было возможности исследовать их или начертить план, но, полагаю, это там вольные торговцы, твои контрабандисты, устроили свой тайник. Думаю, это объясняет, как Дэн Пайк пробрался в дом. И зачем.
И снова возникла пауза, прежде чем он ответил. По-видимому, оценивал ее, решая, можно ли ей доверить правду.
— Мы уже составили их план, Макалден и я. Фрэнсис Палмер тоже это сделал. Пещеры пустые и не ведут в дом.
— В самом деле? — В голосе Лиззи прозвучало разочарование. — Я была так уверена, что они соединены с домом. Но если нет, то как Дэн Пайк попал в дом, когда двери оставались на замке?
— Думаешь, мы не задавали себе этот же вопрос?
Боже правый. Ей не приходило это в голову. Она полагала, что, кроме нее и Магуайра, больше никто ничего не знает. Что же сказал ей Роксхем насчет того, что она очень умная женщина? Теперь она себя такой не считала.
— Тебе не кажется, что мы облазили в доме каждый дюйм? Обыскали все помещения от подвала до чердака в поисках тайника с оружием? Неужели ты не понимаешь, почему Макалден и моя команда хватались за любую бессмысленную, грязную работу, не пропускали ни единого рейса между домом и Нормандскими островами в попытке выяснить, кто управляет организацией Пайка? Кому так нужен Гласс-Коттедж, что они даже пошли на убийство Фрэнка Палмера и, возможно, замышляли убить тебя?
— Я не знала… Я… — И тут ее ударило… невидимой волной под колени. Ее пытались убить. Лиззи потребовалась вся ее воля, чтобы устоять на ногах. И подумать. — Мне кажется, тебе следует рассказать все Магуайру или позволить это сделать мне.
— Ах да, Магуайр. Почему ты доверяешь этому Магуайру, Лиззи? А тебе не приходило в голову, что он может быть одним из них? Главарем Головорезов. Тем, кто подослал к тебе Дэна Пайка, кто убил Фрэнка Палмера, перевез его тело через холм и сбросил в Дарт?
— Нет! Я знаю его всю свою жизнь. Он спас однажды мою жизнь.
Тогда после короткого молчания он произнес слова, которые, как удар кинжала, пронзили ей грудную клетку.
— Ты и меня знаешь всю свою жизнь.
В этом и состояла суть того, что произошло между ними: недостаток доверия был источником всех их бед и разногласий. При всей своей любви, они никогда друг другу до конца не верили.
Лиззи сделала первый осторожный шажок по пути к доверию.
— Я доверяла тебе безоговорочно. И всем сердцем хочу снова доверять.
— В самом деле? Но три дня назад ты мне не верила.
— Да. Это была ошибка. Мне следовало тебе поверить.
Он подошел ближе, так что она видела отблеск лунного света в его прозрачных глазах.
— А сейчас ты мне доверяешь?
— Нет, — прошептала она и увидела, как в его глазах сверкнула боль, столь острая, что она сама ощутила ее остроту. — Нет, Джейми. Я не верю тебе до конца, и не только потому, что ты все еще держишь в руке эти ужасные ножницы, но потому, что так смотришь на меня. — Она пригнулась к нему и поднесла губы к его уху. — Как будто сгораешь от желания сорвать с меня всю одежду до последней нитки и взять меня, голую, прямо здесь, на ковре.
Его тело напружинилось, и замерло дыхание в груди.
— И я надеюсь, — продолжила она, — что и ты, возможно, заметил, что говорит мой взгляд. Я тоже очень хочу сбросить с себя одежду и отдаться тебе прямо здесь, на полу этой комнаты.
Лиззи услышала, как упали ножницы, но он отступил на шаг назад. И те несколько дюймов пространства, образовавшегося между ними, стали для нее невероятной пропастью. И холодом пустоты без его тепла.
— Нет, — сказал он тихо, но твердо. — Не посреди пола. И не здесь. Ты моя жена, и я хочу владеть тобой в нормальных условиях, в хорошей постели.
Он взял ее за руку и повел бесшумно и медленно вверх по узкой лестнице в свою маленькую комнатушку с крутой крышей и мягкой узкой постелью.
— Ну вот, Лиззи, — только и сказал он.
Они раздели друг друга медленно и аккуратно, как давно женатая пара. Как пара, у которой впереди все время мира и нет нужды спешить и суетиться. Как семейная пара, которая выражает свою любовь, преданность и уважение в медленных, ленивых поглаживаниях и тихих, спокойных словах и наслаждается этим, растягивая время. Как супруги, давно выучившие наизусть, что говорить и делать, чтобы доставить друг другу высшее наслаждение.
