— Сгреб свои деньги и убрался восвояси? Ну нет.
— Но…
Она прервалась, потому что лимузин повернул на подъездную аллею у дома ее отца.
Найна откинула голову назад и втянула в легкие воздух. Она дома. В доме семейства Петрофф, не признававшего влияния Фрэнка Ллойда Райта на архитектурный облик Чикаго. Дом Джозефа возвышался над природой, а не сливался с ней. Как и сам Джозеф, дом был крупным, прямоугольным и солидным. Он поднимался на три обветренных кирпичных этажа до простой, с высоким гребнем крыши. Окна, тоже солидные и прямоугольные, выстроились в ряд по обе стороны украшенного белыми колоннами крыльца. И только старые хвойные деревья, живописно раскинувшиеся посреди подстриженных газонов, создавали вокруг ее родного дома ауру гостеприимства и незыблемости.
— Гм… — пробормотал Фэн. — Очень респектабельно и серьезно. Мне не терпится познакомиться с твоим папой.
— Вы с ним не познакомитесь, — сказала Найна. — Ваша поездка кончается здесь. — Она взглянула на часы. — А теперь я опаздываю, поэтому, надеюсь, вы не будете возражать, если я распрощаюсь с вами. — Она протянула руку, но Фэн не взял ее, и Найна сразу опустила руку и повернулась к дверце, которую ей открыл шофер.
Фэн, не дожидаясь шофера, сразу же вылез, открыв дверцу с противоположной стороны.
— Я же сказала, вам сюда нельзя, — предупредила Найна. Направляясь к дому, она боялась обернуться, чтобы не изменить своего решения избавиться от него.
— Одну минутку. — Голос Фэна звучал со сдержанной властностью. — Ты кое-что забыла.
Найна остановилась. Она не хотела останавливаться, но как-то так получилось, и она нехотя повернулась кругом.
— Я не… — начала она и нахмурилась. Фэн протягивал ей белый листок бумаги. — Что такое?
Она была озадачена и все еще хмурилась, а он поймал ее руку, перевернул кверху ладонью, положил на нее листок, затем согнул вокруг него пальцы Найны и отступил назад.
Все это он проделал молча при свете звезд и двух фонарей, стоявших на страже у крыльца.
Найна медленно разжала пальцы. На ее ладони лежал, слегка помятый, тот самый чек, которым она заплатила Фэну за то, чтобы он разыграл роль ее очередного рождественского жениха.
— Что? — Она в полном недоумении уставилась на чек. — Не понимаю. Я же сказала, вы можете оставить его себе. Почему вы его возвращаете?
Внезапный порыв ветра раскачал дерево, и тень от его ветки упала Фэну на лицо. Единственное, что Найне удалось разглядеть, — это как сверкнули его глаза. Их блеск не вызвал у нее доверия. Но когда она начала удаляться от Фэна, он вдруг шагнул вперед и схватил ее в охапку.
— Вот почему, — грубо произнес он и накрыл ее губы своими губами.
На мгновение Найна оцепенела. Она стояла не шелохнувшись, согретая его объятиями, и не замечала ни ночного холода, ни с удивлением наблюдавшего за ними шофера лимузина, ничего не замечала и не чувствовала, кроме его теплых губ, прижатых к ее губам, и мягкой шерстяной ткани его пальто у ее щеки. Но когда его поцелуй стал более глубоким, когда его язык стал более настойчиво проникать сквозь ее губы, она вспомнила, где она, и кто он, и что часа два назад она изгнала его из своей жизни.
Она стала отбиваться.
— Не надо, — вскрикнула она, оторвавшись от его губ. — Не надо. Вы не смеете. Я же сказала…
— Что бы ты там ни говорила, все это отдающая лимоном чепуха. — Он получше приладил ее голову к своему плечу, одной рукой сжал крепче ее талию, а вторую опустил ей на бедра. Теперь она оказалась так крепко прижата к нему, что, если бы не отделявшие их друг от друга пальто, она могла бы ощутить каждый мускул его тела. Он припечатал ее к себе так, будто не сомневался, что ее место рядом с ним.
Фэн был не из тех мужчин, от которых легко отделаться.
Найна вскоре перестала даже думать о том, чтобы противиться ему. Он целовал ее так умело, так распалял, что она забыла, что значит сопротивляться. И что значит думать. Ее охватил экстаз от поцелуя единственного в мире мужчины, который обладал удивительной властью заставить трепетать каждый ее нерв.
Она страстно, хотя и неумело, ответила на его поцелуй, а когда в ночи стали раздаваться ее приглушенные безумные стоны, шофер лимузина улыбнулся, покачал головой, вернулся в машину и уехал.
Найна едва заметила, как он отъезжал. Фэн если и заметил, то не подал виду. Его поцелуй стал только жарче, а его рука скользнула вверх, чтобы зарыться в ее волосах.
Он начал возбуждающе поглаживать другой рукой по ее ягодицам, но тут она заметила, что ночь стала не такой темной, и вспомнила, что секунду назад до нее донесся какой-то звук — наверное, тихо скрипнула дверь.
Медленно, слишком медленно, она возвращалась к действительности и понимала, что Фэн, не спеша и, очевидно, не стесняясь, поправляет на ней пальто. Потом он взял ее за руку и повернул лицом к двум остолбеневшим фигурам, стоявшим на верху широкой белой лестницы у парадного хода.
На мгновение время остановилось. И вдруг скрипучий голос Джозефа нарушил хрупкий покой зимней ночи:
— Найна? Найна! Ты чем, черт побери, занимаешься? — Джозеф прервался, чтобы пробежать сверлящим взглядом по Фэну, с небрежной покровительственностью обнимавшему Найну за плечи. — И кто, черт возьми, это такой? — Не дожидаясь ответа, Джозеф вновь заорал: — Ты, молодая особа, ты где пропадаешь целых полтора часа? Если бы ты села, как человек, на самолет, то была бы здесь два дня назад.
Джозеф еще что-то выкрикивал, а торжественная мелодия гимна «Мир, ликуй!» чисто и нежно лилась из уст нескольких колядующих, в праздничном настроении шествовавших вдоль улицы.
У обоих, у Фэна и Джозефа, казалось, руки чесались схватиться за что-нибудь, что можно было бы швырнуть…
Фэн ободряюще пожал Найне руку, и Найна, к своему удивлению, испытала чувство благодарности. Что-что, а чувство благодарности к Фэну ей не приходилось испытывать. Но он, казалось, понял, что она терпеть не могла опаздывать, а отец задел ее за живое.
Она раскрыла было рот, чтобы заметить, что и не собиралась приезжать на два дня раньше, но услышала, как вместо этого говорит:
— Извини, папа. Поезд опоздал из-за снегопада.
— Вот я как раз об этом, детка. Если бы ты летела…
— Да, но…
— Давай я сам, — шепнул ей Фэн. Его, казалось, совершенно не смущало то, что его застали целующим дочь семейства на виду у всех домочадцев, которым не лень было смотреть.
Найна подняла на него удивленные глаза, но не успела спросить, что он хочет сказать, как услышала его невозмутимый голос:
