Опустившись на стул около кровати, она набрала лондонский номер.
К удивлению, телефон Джени не отвечал. В Англии сейчас около шести вечера. Бену самое время принимать ванну, пить чай и укладываться в постель. Нет, не стоит волноваться. Если бы что-то случилось, то ей обязательно бы сообщили.
Как только Марко увидел ее, появившуюся на террасе через полчаса, его брови взлетели вверх.
— Что случилось, Полли?
— Нет, ничего.
— Ты дозвонилась?
Она покачала головой, с благодарностью приняв предложенный им бокал с вином.
— Не отвечают. Вероятно, ушли куда-нибудь на целый день.
Марко подошел и присел с ней рядом, от его близости она сразу сжалась.
— И поэтому ты так беспокоишься? Ты уж слишком любящая мамочка. Не волнуйся, все будет прекрасно.
— Я просто… никогда не была так далеко от Бена. Сердце из-за этого не на месте.
— Помню твое лицо, когда он вчера позвонил, — проговорил Марко. — У тебя, вероятно, привычка предполагать, что случилось самое худшее.
— Возможно. Когда-то мне сказали, что, если ты не способен успокоиться в сложных ситуациях, тебе не надо заводить детей.
— Может, ты номер набрала неправильно?
— Может быть… — Она отыскала записную книжку, проверила номер Джени. — Да нет. Номер правильный…
Последовала краткая пауза.
— Бен не был запланирован, как я понимаю? — тихо сказал Марко.
Она оцепенела.
— Нет.
— Когда ты узнала о своей беременности, должно быть, это оказалось ужасным ударом.
— Сейчас могу сказать определенно, что ни за какие сокровища в мире я не отказалась бы от Бена…
Марко потянулся и дотронулся до ее руки.
— Полли…
— Ммм? — Низко склонив голову, она надеялась, что ее пылающие щеки скрыты длинными волосами.
— Посмотри на меня… — Голос звучал сдавленно.
— Марко, пожалуйста…
— Что пожалуйста? — Двумя пальцами он поднял ей подбородок и заглянул в глаза. — Не пытаться приблизиться к тебе?
— Не пытайся воспользоваться удобным соседством.
Он на секунду замер, недоумение в глазах сменилось ледяным холодом.
— Вот как ты обо мне думаешь! — выговорил он наконец.
— Я не знаю, что думать, — пробормотала она.
— Даже если это правда, то разве у тебя есть основания меня упрекнуть?
— О чем ты?
— Не могу похвалиться, что ты находилась в удобном соседстве от меня на протяжении последних четырех лет, — отметил он с грубоватым смешком. — Ты покинула Кембридж не сказав ни слова. И даже теперь избегаешь меня. Теперь, когда ты рядом, грех не воспользоваться этим.
Он склонился и поцеловал ее. Поцелуй был настойчивым. Руки его скользнули на ее затылок, гладя волосы, пока она со стоном не обмякла и не раздвинула губы. Поцелуй стал мягче, язык его жадно скользнул ей в рот, и физическая жажда охватила ее с ног до головы, заставив бездумно, в слепом самозабвении приникнуть к нему.
— Полли, счастье мое…
Разгоряченная и сконфуженная, она смотрела на него. Он отодвинулся, не отрывая от нее взгляда.
— Пора бы мне поумнеть, а я не могу ничего с собой поделать: я так хочу тебя, что это сводит меня с ума. — В голосе его звучало неприкрытое отчаяние.
Все в ней стремилось к нему навстречу, желание пронизывало насквозь. Она хотела ответить ему, но вдруг увидела, что выражение его лица изменилось, он весь напрягся и отпрянул от нее, уставившись куда-то вниз.
Она проследила за его взглядом. Он смотрел на пол. Кровь хлынула ей в лицо. На полу лежала фотография Бена, выпавшая из ее записной книжки.
Марко поднял ее и теперь рассматривал портрет маленького мальчика, беззащитно улыбающегося в камеру широко открытыми глазами. Фото было невинным и жутко обвиняющим одновременно.
Так выглядел бы сам Марко двадцать восемь лет назад.
Молчание повисло как грозовая туча. Полли пыталась заговорить, но язык словно присох к небу.
— Так это Бен? — Голос Марко был неестественно спокоен.
Она подняла голову и сразу же снова опустила. Прикованный к ней взгляд горел яростным пламенем.
— Да. Это Бен. — Слова ее приходили откуда-то издалека. Она обхватила себя руками. Дрожь никак не унималась.
Глаза Марко буравили ее, жесткие, холодные.
— Он мой. — Горечь его была неподдельной. — Ведь так, Полли?
Она сглотнула. Тысячу раз она представляла это объяснение, прокручивая его в голове. Но ничто не подготовило ее к реальности.
— Ну? Так как? — с трудом сдерживая ярость, спросил он. — Ради бога, Полли. Я имею право знать!
Сердце ее стучало как молот. Марко отпустил ее и поднялся, возвышаясь над ней.
— Предупреждаю, — бесстрастно сказал он, — я сделаю анализы крови. Не лги.
— Он твой сын.
Воцарилось молчание. Наконец он с леденящим спокойствием вымолвил:
— Почему ты мне ничего не сказала, Полли?
— А как ты думаешь?
— Я не уверен, но кое-какие мысли у меня имеются, — вкрадчиво проговорил он. — Мне начать отгадывать? Это такая игра, Полли? Выложить тебе все мои предположения, почему ты из Кембриджа так поспешно удрала, почему не удосужилась сообщить мне о том, что забеременела от меня, почему скрывала от меня само существование моего сына больше трех лет?
— Марко…
— Чего ты боялась? Недовольства семьи? Показаться на глаза отцу и бабушке с выродком Даретта?
— Не смей говорить это слово! Мой сын не выродок!
— Это точно отражает положение вещей. И все по твоей вине! Таинственность Гамильтонов! Все что угодно, только бы не признать одного из Даретта отцом своего ребенка. Ну как, правильно я отгадал?
Злыми глазами он глядел на нее.
Дрожащая ее рука непроизвольно прижалась ко рту. Ее пугал его все возрастающий гнев, но еще хуже был темный знакомый взгляд, на краткий миг в его глазах проглянули годы болезненной ярости, вызываемой тем пренебрежением, которое выказывали его матери. Он и ей приписывает те же предубеждения, то же снобистское отношение к нему…
— Нет, — прошептала она почти неслышно, — ты не прав.
— Не прав? — Он стоял на краю террасы и смотрел на нее с такой яростью, что ей стало плохо. — Тогда объясни свое загадочное молчание! Почему ты ни разу не ответила на мои письма?
— Какие письма?.. Писем я никогда не получала.
— Пожалуйста, избавь меня от лжи, — выпалил он ядовито.
Полли дрожащей рукой провела по лицу. Голова гудела.
— Марко, — осторожно начала она, стараясь ухватиться за любую здравую мысль, — до того, как наш разговор… зайдет слишком далеко, подумай о… о той ночи в Кембридже. То, что случилось между нами тогда, — это минутная слабость. Я все еще была одурманена принятой таблеткой. Ты же… ты сказал, что почти не спал всю ночь, беспокоясь обо мне. А потом ужаснулся тому, что между нами произошло. Твои чувства были мне понятны. Ты ведь связан с моей сводной сестрой, Софи, и я не могу обвинять тебя…
— Связан? — недоуменно прервал Марко. — Что ты имеешь в виду?
— Не старайся притворяться! — отрезала Полли, раздраженная его тоном.
Она почувствовала себя опустошенной. Он считает ее дурочкой! Она видела, как они целовались. Софи до сих пор щебечет о нем в тех редких случаях, когда они встречаются. И разве только вчера он не признался, что Софи приезжала сюда, чтобы побыть с ним?
— Тебя интересует, почему я не сообщила тебе о Бене? Потому что ты бы почувствовал себя ответственным за то… к чему не хотел бы быть причастным!
— Ты думала, что я не захочу быть причастным к судьбе собственного сына?
Кровь отлила от ее лица.
— Это мой сын, Марко. Его зачатие — ошибка с твоей стороны. Когда ребенок планируется, зачинается в любви… это другое. А Бен оказался побочным результатом легкомысленно проведенных выходных. Насколько я поняла по твоей реакции в Кембридже, какой-либо интерес ко мне у тебя отсутствует, а следовательно, и к нему.
Лицо Марко стало таким мрачным, что она отшатнулась, со страхом подумав, что он ее ударит.
— У тебя извращенное понимание ответственности, — сказал он хрипло. — Когда я сказал, что беспокоюсь, как бы ты не забеременела, ты сказала, что принимаешь таблетки. Лгала?
Она покраснела.
— Я принимала, — неуверенно ответила она. — Мне их прописали из-за проблем с месячными. — Чувствуя, что краснеет все больше и больше, она рассердилась на себя. — А потом прекратила принимать.
— Зачем же ты солгала?
— Потому что это было то, что ты хотел услышать! — вырвалось у нее. — Не кажется ли тебе, что я и так была достаточно унижена той ночью? Я позволила себе отдаться, не думая о последствиях; я все еще была под воздействием лекарства. А когда ты понял, что я была девственницей, — разразился праведной лекцией о моей глупости и о своей потере самообладания. Ради твоего же спокойствия я сказала, что принимаю таблетки. Чтобы успокоить твою драгоценную совесть!..
