— По словам Майка, у Джона есть награды, а еще многочисленные шрамы в подтверждение его смелости.
Бетси почувствовала себя десятилетней девочкой, которая стыдится своих поступков.
— Джон сказал мне вчера, что будет тосковать по Майку…
— Еще бы. Майк был последним, кто оставался в семье, которую любил Джон, ну это, понятно, не считая тебя.
Старик смотрел на нее совершенно невинными, как у ребенка, глазами, однако в них проглядывал легкий упрек.
— После вчерашней встречи я ощутила особенно ясно, что меня Джон не воспринимает членом семьи, которая любила его.
— Наверное, ты слишком сурово обошлась с ним?
— Я вела себя как злопамятное ничтожество. Еще хуже… Я была полна глупого самодовольства. И это на глазах у половины жителей Грэнтли! Не удивительно, что он выглядел оскорбленным, когда уходил.
Далекий паровозный гудок нарушил тишину. В доме наверху хлопнула дверь. Еще несколько минут, и даже стены задрожат от болтовни и суматохи, которую поднимут четыре девочки, собирающиеся в школу.
У Бетси день распланирован до секунды. В сущности, она уже должна быть одетой, чтобы приветствовать свою шумную веселую команду.
Бетси заметила, что старый Шон наблюдает за ней.
— Будь помягче с собой, девочка, — сказал он, медленно поднимаясь на ноги: артрит с каждым годом все больше донимал его. — Ты вправе не прощать Джона за то, что он совершил. Но не забывай, он никогда не отрицал своей вины.
Шон допил кофе и пошел к раковине, чтобы ополоснуть чашку. Бриджет требовала безупречного порядка в своей кухне, как Шон — в саду.
— Шон?
— Что я могу сделать для тебя, моя дорогая девочка? — спросил он, глядя на нее чистыми детскими глазами.
— Ты можешь сказать, где он сейчас.
— Как я слышал, Джон остановился в отеле «Грэнтли». Только на одну ночь.
Десять против одного — это поджог, думал Джон, окидывая взором остов здания, которое еще восемь часов назад было гордостью недавно обновленного исторического центра города.
Теперь обвалившаяся штукатурка лежала, как груда шлака, среди остатков столов и стульев из главного зала ресторана. Все провоняло гарью и обугленным деревом — особым запахом, так хорошо знакомым любому пожарнику.
Носком ботинка Джон отодвинул в сторону обугленную доску, наблюдая, как с ней расправлялось пламя. На пути огня не было препятствий, он поглотил наружный слой дерева, тогда как внутренняя сторона дубовой доски осталась нетронутой.
Джон осторожно пробирался через обугленные дебри, внимательно оглядывая самые мелкие обломки, не затронутые огнем. Он протянул руку за чудом уцелевшей чайной чашкой, когда понял, что он на пожарище не один.
— Ну и разгром, дружище, не правда ли?
— Мне приходилось видеть и похуже, — ответил Джон, глядя, как владелец гостиницы Том Биллингс, пригнувшись, пролез под желтую ленту, опоясавшую обгоревшие останки отеля. Он угрюмо осмотрелся вокруг.
— В самом деле? Где же?
— Где я обычно работаю — в округе Мишн в Сан-Франциско.
В глазах Биллингса за очками без оправ вспыхнуло любопытство, как у азартного шестилетнего мальчишки.
— Ну да? А кем вы работаете?
— Служу в пожарной охране.
Вернее сказать, служил до недавнего несчастного случая.
Даже после нескольких месяцев, проведенных в госпитале, и изнурительных занятий лечебной гимнастикой, из которых он не пропустил ни единого дня, доктора предупреждали, что еще нужно время, чтобы к Джону вернулись прежние силы.
Ведь к тому моменту, когда санитары доставили его с пожарища в травматологический центр, Джон был в состоянии клинической смерти. Все единодушно говорили: это чудо, что медицина вернула его к жизни. Один только пострадавший не верил в чудо. Как и теперь, он не верил, кажется, ни во что.
— Вы, очевидно, приехали в наш город на поминки по Майку Шепарду? — спросил Биллингс, принимая приличествующий случаю скорбный вид.
— Да.
— Это был хороший человек. Много лет отдал пожарной службе. Некоторые считали, что слишком много. Но он работал замечательно, тем более при таком скудном вознаграждении.
Наступило молчание. Взгляд Биллингса упал на красную полосу пересекавшую лоб Джона.
— Этот след выглядит весьма серьезно. Вы уверены, что вполне здоровы?
— Все нормально.
Сам Джон не замечал этой красной полосы, пока не принял душ в мотеле, где провел остаток той ночи. Это был ожог второй степени, но как и где он получил его, совершенно непонятно. То же самое можно сказать и о других ранах, приобретенных за годы пожарной службы.
— А как здоровье вашей матери?
Биллингс ухмыльнулся.
— Ей не терпится встать с постели, жалуются медсестры.
— Все обошлось без тяжелых травм?
— Она сама почти не пострадала. Но сетует, что погибли ее «сокровища», собранные в течение семидесяти лет.
— И много их было у нее?
— Достаточно, хотя мы с женой убрали большинство ее вещей в хранилище, когда переезжали сюда из округа Ориндж.
— Трудно расставаться со своим добром.
Биллингс выразительно вздохнул.
— Мама просила, чтобы вы до отъезда заехали в больницу, если найдете минуту: она хочет поблагодарить вас.
— Конечно заеду. Но благодарить меня не стоит. Это моя обычная работа.
— Все так, но она бы погибла, если бы ваш номер не находился на том же этаже.
— Буду рад заглянуть к ней перед отъездом.
Испытывая смущение от похвал, Джон быстро вырулил с главной улицы на боковую, чтобы заправить взятую напрокат машину, а затем ехать прямо в Юджин. Там он переночует, и на следующее утро на самолете полетит назад в Кауэй.
— Ну что ж, всего самого наилучшего, мистер Биллингс.
— Для вас я — Том, — растроганно сказал хозяин сгоревшего отеля, пожимая руку Джону.
— Мои деньги и кредитная карточка остались в номере, поэтому мне придется прислать вам чек в уплату за гостиницу.
— Если вы это сделаете, то чек будет порван. Я ведь серьезно сказал вам вчера вечером: мы с матерью у вас в неоплатном долгу. Сделаю все, что в моих силах.
— Конечно, я позвоню.
Сейчас Джону больше всего хотелось вычеркнуть Грэнтли из памяти, и он знал то, чего не дано было знать Биллингсу: возможность их новой встречи равна нулю. Но для Джона не секрет, что большинство пострадавших от огня и выявленных пожарниками всячески стараются отблагодарить своих отважных спасителей. Видимо, этот душевный порыв помогает забыть перенесенный страх смерти.
Джон и Биллингс обменялись еще несколькими фразами и распрощались. Сделав лишь несколько осторожных шагов, Джон заметил кусочек обгорелой тряпки, полузасыпанной обломками, и поднял его. Достаточно было принюхаться, и подозрения подтвердились: керосин!
