— Я поговорила с дежурной сестрой. Если отца выпишут на следующей неделе, необходимо обеспечить ему полный покой на ближайшее время.
— А мы обе знаем, что, как только он вернется к себе, сразу убежит в свою мастерскую и вообще начнет делать глупости, вместо того чтобы вести себя как добропорядочный джентльмен на отдыхе…
— Ага.
— Дай-ка подумать… Может быть, я смогу помочь?
— Только не предлагай денег, мама!
— Да с какой стати? — рассмеялась Глэдис Бринсли. — Дик ведь и сам не нищий, верно?
Роберта полагала, что нет.
— Он получает за работу немалые деньги.
— А чем ты сейчас занимаешься?
— Реставрирую портрет для Клемента Кларенса.
Мать тихонько присвистнула.
— Как, для того самого Кларенса Клемента?
— Он один-единственный на свете. Папин кареглазый мальчуган.
— Так вы снова встретились… Как он?
— Высокий, загорелый и просто сочится самоуверенностью. Впрочем, чего еще ожидать от человека, у которого все есть?
— Ты его явно невзлюбила. Однако понятно почему: твой папа так расхваливал Клемента все эти годы, что ты просто предубеждена против него.
— Клемент сегодня был у отца, когда я приехала в больницу. Привез здоровенную корзину фруктов и новейший детектив «Смерть в аду», — пожаловалась Роберта матери.
— Он женат?
— При чем тут это?.. Вроде нет. Недавно порвал с подружкой.
— Откуда ты знаешь?
— Сам сказал.
— Из чего следует, что вы с ним успели пообщаться.
— Клемент заезжал вчера вечером узнать о здоровье отца. И сегодня утром привез картину. Он появится завтра, послезавтра и вообще будет появляться каждый день, пока я не закончу работу.
— Ну, тогда потребуй с него целое состояние, дочка! У меня такое ощущение, что твои труды того стоят!
Во второй половине следующего дня Роберта закончила очищать картины от грязи. Проверка состояния оборотной стороны полотна подтвердила, что никаких серьезных повреждений нет. И к тому времени, когда на пороге возник Клемент Кларенс, а помощники начали убираться в мастерской, Роберта покончила с окончательной расчисткой картины.
На этот раз она так устала, что приняла Клемента безо всякой враждебности. Впрочем, и без каких бы то ни было иных эмоций. Сняла бейсбольную кепку, провела по волосам, подозревая, что вся насквозь пропахла уайт-спиритом, и указала Клементу на полотно, под углом лежащее на подставке.
— Вы, конечно, знаете, что на этой стадии реставрации наша таинственная леди выглядит еще хуже, чем в начале, поскольку уайт-спирит оставляет, высыхая, белесые пятна, — сказала Роберта, и Клемент спокойно кивнул.
— Но она потихоньку просыпается, — заметил он с удовлетворением, не отрывая горящих восторгом глаз от лица на картине.
Фиалковые глаза девушки светились на темном фоне. Нечто в выражении ее лица вызывало настолько заметный отклик в глядящем на картину мужчине, что Роберта удивленно покосилась на Клемента: чтобы так реагировать на нарисованную девушку! Клемент оторвал глаза от лица красавицы с видимым усилием и оглядел россыпь использованных ватных тампонов на полу около стола Роберты.
— Вижу, расчистка продвигается полным ходом, — сказал он.
Роберта кивнула, переведя взгляд на картину.
— Да, но немножко не так, как я ожидала. Обычно старые картины — а эта явно старая — страдают от угольного отопления, свечей, табачного дыма, сажи, копоти, иногда даже от кухонного жира. Но… не ваша. Вы как-то упомянули о чердаках, и я готова биться об заклад, что именно там ваша леди провела почти два столетия, покрываясь пылью и паутиной. Я начинаю думать, что она никогда не видела света дня — да и вообще никакого света, — пока дом не начали приводить в порядок.
Сверкающие глаза Клемента встретились с глазами Роберты.
— Думаете, модель сама спрятала картину на чердаке?
— Ну, может, это сделал кто-то другой… по злобе, скажем.
И они снова посмотрели на лицо, изображенное на полотне, словно ища ответ.
— Я узнал, откуда взялось полотно. Из небольшого помещичьего дома в графстве Типперэри, — сказал Клемент; его плечо коснулось плеча Роберты, когда оба склонились над картиной. — Его недавно продали и затем переделали в дом для престарелых. Пожилая хозяйка жила там одна последние несколько лет.
— Бедняжка! — с чувством произнесла Роберта.
Клемент проницательно взглянул на нее.
— Что, несладко жить одной в доме?
— Не очень, — поежилась Роберта. — Хорошо еще сейчас лето и поздно темнеет.
— А Дик знает?
— Конечно нет! — Роберта устремила на собеседника обжигающий холодом взгляд. — И не смейте говорить ему об этом.
— Не бойтесь, не скажу, — огрызнулся Клемент. — Можно подумать, мне больше нечем заняться, кроме как портить жизнь вашему отцу! Я очень хорошо к нему отношусь.
— Отец тоже очень хорошо к вам относится, — сказала успокаиваясь Роберта.
— И вас это обижает.
От лжи Роберту спасло появление Лэма и Боба с запасными ключами.
— Уносить портрет? — спросил Лэм.
Роберта с сожалением посмотрела на часы.
— Нет. Я сама все сделаю. А вы идите. Я и не заметила, что уже так поздно.
— Я помогу мисс Бринсли все закрыть, — вмешался Клемент. — Надеюсь, вы не будете возражать? — спросил он через некоторое время, когда мотоцикл промчался по подъездной дороге.
— Нет, не буду, — бросила Роберта. — Ведь это вашу собственность мы запираем. По крайней мере, будете знать, что она в безопасности.
Раз уж кто-то вызвался помочь, то пусть это будет кто угодно, даже Клемент Кларенс!
Но Клемент не только помог Роберте спрятать картину под замок. Он прибрался в мастерской и даже обошел вокруг строения, проверяя, все ли в порядке.
— Не зайдете ли выпить чаю или чего-нибудь еще? — спросила Роберта, ощущая странную неловкость.
Клемент скривил рот.
— Не хотелось бы исчерпать мой кредит. Кроме того, вы собирались к отцу.
Роберта вежливо улыбнулась.
— Спасибо, что помогли.
— Не за что, — пожал плечами Клемент. — Завтра я уезжаю в Дублин, но послезавтра появлюсь, если не возражаете.
Роберта снова повторила, что он может появляться, когда захочет. И незачем ей сообщать, что он едет в Дублин. Наверняка решил помириться со своей неразборчивой в связях Дженис. Однако ей, Роберте, нет до этого никакого дела!
Когда Клемент уехал, она вошла в дом, заперла входную дверь на замок, затем прошла по комнатам, включая везде свет. И ехидно сказала себе, что это весьма глупо со стороны взрослой женщины — в начале седьмого-то, светлым летним вечером!
