и ярко-голубые глаза совсем не кажутся измотанными. А ведь он, кажется, не вылезал из красной комнаты с самого начала вечера, едва успевая принять душ между посетительницами. Сколько там их у него было? Не меньше пяти, это точно… Я нервно сглатываю. Чисто по-женски, инстинктивно меня ведет от его присутствия. Невольно, подсознательно я сравниваю Петрона со своим Костей, и Костя бессовестно проигрывает мужчине, сидящему передо мной прямо сейчас.
— Привет, — говорит Петр так просто, словно и не сидит передо мной наполовину голый и мокрый от пота, насквозь пропахший сексом.
— Привет, — инстинктивно мне хочется немного отодвинуться, но я не делаю этого. Вместо этого достаю свой ланч-бокс, открываю его и принимаюсь выкладывать привычные бутерброды.
— Ты что, питаешься только бутербродами? — мой незваный собеседник хмурится. — Посмотри на себя. Ты ведь еще растешь.
— Чего, блин? — тут уж я не выдерживаю. — Ты мне что, папочка?!
Он растекается в самодовольной улыбке, как чеширский кот:
— Могу и папочкой побыть, если хочешь…
— Не хочу, — буркаю я, грубо обрывая его флирт. Этого еще не хватало.
— Мне Соня сказала, что тебе негде жить.
— Я разберусь.
На самом деле, я об этом даже не думала почти. Сначала я пыталась хоть немного поспать в кровати Ирины Витальевны, потом сломя голову неслась в университет, дремала там на скучных парах, обедала, сидела в университетской библиотеке в попытках сделать парочку рефератов, потом бежала в клуб, снова перекусывая чем-то прямо на ходу.
— Я вижу, как ты разбираешься, — хмыкает невозмутимо мужчина. — Даже накормить себя нормально не можешь.
— Мне негде готовить, — огрызаюсь я. Хотя я и готовить-то, будем честны, особо не умею, только какие-то элементарные вещи.
— У меня большая кухня, будешь готовить там, — говорит Петрон.
— Ага, щас! — прыскаю я от смеха.
— А в чем проблема? — удивляется мужчина. — У тебя ж все равно выбора нет. Ночевать-то негде, я прав?
— Прав.
— Ну и какие ты тогда варианты рассматривала? На вокзале переночевать? Советую Ярославский: там на втором этаже есть забегаловка, по утрам там клевые блины со сметаной, а по вечерам соляночка. Ммм… Пальчики оближешь!
— Да пошел ты, — мрачно отзываюсь я и все-таки принимаюсь жевать свой бутерброд. Этот болван чертовски проницателен: с тех пор, как я переехала из Вологды и Москву, питаюсь кое-как. За два года сбросила килограммов семь так точно… И мне правда негде переночевать. Пара одногруппниц, у которых я спрашивала, по разным причинам отказали.
Вот только ему-то какое дело?
— Короче, после работы едем ко мне, — заключает он.
Я мрачно отзываюсь:
— Да, папочка.
9 глава. Ванна с ромашкой и массаж
— Давай только без всяких дружеских скидок и поблажек, — заявляю я прямо на пороге его квартиры.
— Я не собирался давать тебе ни единой поблажки, никакой пощады, торжественно клянусь, — он снова смеется в бороду, и я не знаю, как реагировать на этот откровенный флирт.
— Я буду платить тебе аренду, плюс будем делить напополам все коммунальные платежи, — говорю я. — Готовит каждый сам для себя.
— Эээ, нет, — он качает головой. — Ты что, серьезно не угостишь меня своими фирменными футербродами? Обещаю, взамен я приготовлю для тебя пенне ригате с черри и рукколой, что скажешь?
— Так значит, ты хорошо готовишь? — спрашиваю я мрачно.
— Я просто люблю итальянскую и французскую кухню. А вот по бутербродам не специалист, например. Будем обмениваться опытом. Вообще-то, думаю, я многому могу тебя научить…
От низких вибраций его голоса и неприкрытых намеков меня бросает в дрожь. При этом он ведет себя так, словно и не говорит ничего такого.
Я решаю, что это нужно прекратить, спрашиваю в лоб:
— Ты со мной флиртуешь? — и надеюсь таким образом сбить с него бравый настрой. Но вместо того, чтобы смутиться и замолчать, Петр улыбается и делает шаг навстречу с ответным вопросом:
— А тебе не нравится?
Тут уже смущаюсь я:
— У меня есть молодой человек!
— Я бы спросил, почему ты сейчас не с ним, но это будет невежливый вопрос. Но то, что ты предпочла своему молодому человеку общество едва знакомого мужчины, о многом говорит… Ты там как? Очень спать хочешь?
— Хочу, — буркаю я. — А что?
— Ты такая напряженная — пиздец, — сообщает он. Еще бы, блин! Расслабишься тут в такой компании! — Даже если уснешь, мышцы не отдохнут, — продолжает Петр с видом знатока. — Так что сначала я отправлю тебя в ванну. У меня есть ромашка.
— Мне и душа хватит, спасибо, — начинаю было я, но Петр качает головой:
— Мой дом — мои правила. Сейчас я наберу ванну, и ты туда залезешь.
Ромашка. Ромашка, черт побери!
От наполненной ванны и вправду приятно пахнет луговыми цветами, но я несколько минут стою перед ней, прежде чем решиться сбросить с себя выданный мне мягкий халат и нырнуть туда совершенно обнаженной.
— Не горячо? — спрашивает из-за двери Петр.
Нет. Как раз. Идеально.
— Все окей, — отзываюсь я, наконец прикрывая глаза и блаженно утопая в теплой, напоенной ароматом цветов воде. Только сейчас до меня доходит, что я ни разу не принимала ванну с тех пор, как уехала из дома. Два года прошло. В общежитии — только душевые кабинки, и то все вечно друг друга подгоняют. Ополаскиваешься кое-как, смываешь пену — а на пороге кабинки уже однокурсницы топчутся. А чтоб поваляться в ванне, понежиться… небывалая роскошь.
Голос совсем рядом заставляет меня вздрогнуть, распахнуть глаза и быстро прикрыть грудь и лобок.
— Какого хрена!
— Я принес тебе чашку зеленого чая.
— Издеваешься?! Я голая!
— Это естественное человеческое состояние, — говорит он без тени улыбки и таки протягивает мне чашку. Я киваю на бортик:
— Поставь сюда.
— Ну уж нет, я люблю эту чашку, разобьешь — получишь по жопе, и я не шучу, я даже знаю, какую плетку использую для таких целей. Так что бери руками или я унесу обратно в кухню. И учти: я видел достаточно женских грудей, чтобы понимать, что твоя от них ничем кардинально не отличается. Ну, разве что, у тебя есть третья грудь…
Я упорно мотаю головой, подтягиваю к себе колени, обнимая их и закрывая таким образом все тело.
— Если для тебя важно равноправие, я могу тоже раздеться, — он ставит чашку куда-то на полку, высоко над моей головой, и берется обеими руками за пояс своего халата, явно намереваясь его снять.
— Нет-нет-нет, прекрати! — я захлебываюсь то ли негодованием, то ли смехом. Петр улыбается, снова протягивает мне чашку, и я все-таки беру ее, закрывая груди второй рукой, а бедра скрещивая так, чтоб между
