Неду удалось краем глаза заметить движение руки Джона и уклониться от нацеленного в него метательного снаряда, но при этом он едва не упал. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками и выронил револьвер, успев перед этим совершенно машинально дважды нажать на спуск.
— Вы опять пытались меня обхитрить? Я вас уничтожу! — зарычал Нед. Его лицо исказилось от гнева, глаза метали молнии. Поскольку револьвер отлетел довольно далеко и дотянуться до него не представлялось возможным, Нед, завывая, как впавший в буйство душевнобольной, обрушился на Джона с кулаками.
Эмма и представить себе не могла, что человек может двигаться с такой скоростью. Джон еще только замахивался, когда кулак Неда поразил его в лицо и отбросил к скале, нависавшей над местом ночевки.
— Считай, ты уже труп! — вскричал Нед.
Джон, однако, не только сумел сохранить равновесие, но еще и позволил себе рассмеяться.
— Надеюсь, ты орудуешь кулаками лучше, чем стреляешь? Ты послал в меня две пули, а между тем на мне нет ни царапины, — сказал он.
Оттолкнувшись от скалы и выставив перед собой руки, он бросился на Неда и сбил его с ног. Прежде чем Нед успел подняться, Джон навалился на него сверху и сдавил ему шею руками, с силой впившись пальцами в его плоть.
— Револьвер! Достань из сумки револьвер, — крикнул Джон Эмме.
Но Эмма уже вынула револьвер и, обхватив дрожащими руками, водила стволом из стороны в сторону. Стрелять она не решалась, опасаясь в этой сумятице попасть в Джона. Мужчины, сцепившись друг с другом, катались по площадке и со стороны походили на некий единый живой организм с четырьмя руками и четырьмя ногами. Кто-то ударил противника ногой — Эмма не смогла понять, кто именно, — после чего послышался сдавленный крик боли. Джону удалось наконец высвободиться из хватки Неда и подняться на ноги.
— Стреляй в него, стреляй! — крикнул он.
Эмма навела револьвер на Неда, но нажать на спуск силы духа ей не хватило. Она поняла, что стрелять в Неда для нее все равно, что выстрелить в Джона.
Шанс был упущен, и в следующее мгновение Джон снова оказался между ней и Недом. Мужчины кружили по площадке, присматриваясь друг к другу в ожидании удобного момента, чтобы нанести удар. На лице Неда алели длинные царапины, а у Джона на спине была разорвана рубашка, на которой расплывалось кровавое пятно. Противники не уступали друг другу в силе и ловкости, и если Джон был более собран и хладнокровен, то Нед превосходил его в быстроте реакции и боевом пыле. Когда ему представлялась такая возможность, он обрушивал на Джона град частых, быстрых ударов, целясь в корпус. Джон бил реже, но его удары, если достигали цели, наносили противнику больший ущерб. Ему удалось пробить оборону Неда и нанести ему сильный прямой в челюсть. От удара голова у Неда запрокинулась; чтобы прийти в себя, ему пришлось пару раз помотать головой из стороны в сторону. Джон решил этим воспользоваться и нанес ему новый удар, чтобы окончательно его доконать. Выяснилось, однако, что Неду было вовсе не так плохо, как он пытался продемонстрировать. Он ловко уклонился от удара Джона; последний проскочил мимо, потерял равновесие и упал на землю.
Эмма, не зная, что делать, металась по площадке и взывала к ним, чтобы они остановились.
— Поделите деньги и разойдитесь! — кричала она, пока не охрипла, но мужчины, казалось, ничего не слышали.
Нед ударил Джона ногой в ухо, и тот взвыл от боли. Эмме показалось, что она заметила у него на лице страх, но она не могла бы утверждать этого со всей ответственностью, поскольку еще ни разу не видела, чтобы Джон чего-либо боялся. Когда Нед нанес ему второй удар сапогом в голову, Джону удалось схватить его за ногу и резко дернуть. Нед упал с ним рядом, и они, вцепившись друг в друга, стали кататься по земле в опасной близости от края пропасти. Тут Неду удалось оседлать Джона, и он, стиснув его голову коленями, стал пальцами давить ему на глаза.
— Нед, оставь его! Бери деньги и уходи. Нед! — закричала Эмма, поднимая кошель с деньгами и с размаху швыряя в их сторону. На этот раз они услышали ее крик, вскинули, как по команде, головы и увидели, как кошель, подкатившись к краю пропасти, медленно, словно нехотя, через него перевалился и полетел вниз. Мужчины инстинктивно вытянули руки, потянулись за деньгами и, сплетясь в тесный клубок, из которого в разные стороны торчали руки и ноги, сдвинулись с места и точно так же, как кошель, перевалились через край пропасти и исчезли из виду. Послышался пронзительный вопль, напоминавший крик смертельно раненного животного, который, впрочем, через короткое время пресекся. Эмма ожидала услышать звук удара, но потом, к своему ужасу, поняла, что до дна пропасти не менее тысячи футов, а с такого расстояния не услышать и куда более громкие звуки, нежели глухой стук при падении человеческого тела на землю.
Чудовищным усилием воли заставив себя двигаться, Эмма, осторожно переставляя ноги, подошла к краю пропасти и заглянула в ее опасную глубину. От высоты у нее сразу закружилась голова, но она переборола себя и продолжала смотреть вниз, силясь разглядеть на дне каньона тела двух мужчин. Но трупов она не заметила. Поначалу она вообще ничего не увидела, кроме пиджака Неда, зацепившегося за острый обломок скалы.
Потом, опустив глаза, она, к своему огромному удивлению, увидела на расстоянии фута или двух от края пропасти торчавшую из-за камня человеческую руку. Кто-то стоял на стволе дерева, росшего на отвесном склоне каньона, и молча взывал о помощи. Эмма легла на землю, перегнулась через край каньона и, вытянув руку, коснулась руки. Бедняга впился пальцами в ее запястье; она, в свою очередь, крепко сжав руку, медленно, напрягая все силы, потащила его вверх. Никаких звуков, кроме затрудненного дыхания этого человека и скрипа его сапог, которыми он цеплялся за малейшие неровности в граните, поднимаясь с ее помощью на скалу, она не слышала. Она даже не знала, кого спасает — Джона или Неда.
На редкость импозантный негр в котелке и затканном мелкими цветочками жилете был последним пассажиром, который поднялся в вагон экспресса «Колорадо Сентрал Карз» на станции Голден, что неподалеку от Денвера. Он осмотрелся в поисках подходящего для него места, а именно: рядом с мужчиной или на отдельной лавочке, но, не обнаружив такового, присел на единственное свободное место — рядом с пожилой женщиной, очень стараясь при этом никак ее не побеспокоить. Расположившись на лавке, он снял котелок и желтые перчатки. Женщина с удивлением посмотрела на его перчатки, но ничего не сказала; смешки же сидевших поодаль двух мужчин негр проигнорировал. Точно так же он никак не отреагировал на выходку маленького мальчика, крикнувшего: «Вы только гляньте, какой расфуфыренный черномазый!» — хотя при желании мог бы своей мощной рукой зашвырнуть малыша в противоположный конец вагона. Такого рода насмешки и мелкие оскорбления были ничто по сравнению с тем, что ему пришлось пережить. Еще мальчиком, которого продали, разлучив с матерью, как продают отлученного от коровьего вымени теленка, он выучился не обращать внимания на оскорбления. Это спасало его от отчаяния и горечи. Но назвать его несчастливым было нельзя. Ни в коем случае. Он был человеком с развитыми чувствами и умел наслаждаться жизнью. Он даже считал ее забавной. Разве стал бы он в противном случае смущать публику своими желтыми перчатками, которые придавали его рукам сходство с двумя здоровенными лимонами?
