Алексей мучился в жару и с трудом находил слова, чтобы хоть как‑то успокоить возлюбленную.
— Не плачь надо мной, – говорил он. – Наша любовь была обречена, нам бы не дали… не дали быть вместе… мы созданы были для горя, но я узнал счастье и умираю счастливым. Благослови тебя Бог за то, что ты есть, что наш ребенок будет жить вместо меня. Только оставь мне что‑нибудь на память!
Елизавета схватила ножницы, лежащие на комоде, и без раздумий отрезала длинную белокурую прядь.
* * *
Спустя четыре дня после смерти Алексея, 3 ноября 1806 года, Елизавета родила дочь. Пушки Петропавловской крепости ударили четное число раз – это означало, что родилась великая княжна, девочка. Александр великолепно разыгрывал роль счастливого отца: он оберегал и честь жены, и свою собственную, и семьи. Может быть, ему было бы труднее справиться с собой, роди Елизавета сына, которого пришлось бы объявить – или не объявить! – наследником престола, однако же на свет появилась девочка. Пусть живет, пусть растет. Пусть радует свою мать, с угрюмым великодушием размышлял Александр…
Увы. Елизавета и сама была бесконечно измучена, едва жива, и девочка родилась слабая, болезненная. Ее назвали Елизаветой. Ее мать теперь можно было видеть только в двух местах: у колыбели дочери и у могилы Охотникова на кладбище Александро–Невской лавры. Именно императрица поставила там памятник в виде женщины, безутешно рыдающей над погребальной урной около сломанного дуба. Но скоро Елизавета плакала уже у двух могил.
У маленькой девочки очень тяжело резались зубки. Лейб–медик Франк ничего не понимал в детских болезнях, но признаться в этом считал ниже своего достоинства. Он начал давать Лизоньке укрепляющие средства, которые только увеличили воспаление. Дошло и до конвульсий, которые и привели ребенка к смерти. Не помогли усилия врачей, молитвы и горе Елизаветы – ничто не помогло. В последние дни апреля 1808 года великая княжна умерла.
Счастье материнства помогло Елизавете оправиться от горя, в которое повергла ее смерть возлюбленного, но длилось оно всего восемнадцать месяцев. Подобно Марии, первой дочери императрицы, вторая девочка словно бы тоже задохнулась от той ненависти и отчуждения, которыми была окружена ее измученная, одинокая мать.
В эти же дни пришло известие о смерти сестры Елизаветы, принцессы Брауншвейгской. Императрица не выразила особого горя, только сказала с завистью:
— Хотела бы я быть на ее месте!
И снова Александр повел себя не просто великодушно, но и по–государственному. Ведь, кроме ограниченного круга лиц, никто не знал, чей это ребенок. Все думали, что умерла истинная дочь императора…
Четыре дня Елизавета не могла отойти от тела дочери. Потом оно было положено на катафалк в Александро–Невской лавре. По обычаю, всем было разрешено приходить в церковь, чтобы проститься с маленькой великой княжной и поцеловать ее руку. Ежедневно до девяти–десяти человек приходили поклониться телу. Все были опечалены, и многие в слезах кланялись этому, как они говорили, «маленькому ангелу».
Теперь память о запретной любви императрицы была окончательно погребена. Елизавете надлежало как можно быстрее забыть и об отце, и о дочери… чтобы выжить.
Она уже не видела в жизни никакого смысла, однако влачила свое привычное унылое существование до той поры, которая была определена ей роком. Но после гибели Алексея Охотникова сердце ее навсегда осталось опустошенным и охладевшим.
* * *
В июле 1826 года, после известия о смерти Елизаветы Алексеевны, ее комнаты начали перестраивать. Оттуда выносили мебель, и в одном из шкафов случайно обнаружили тайник. Там оказалось спрятано несколько детских распашонок, портрет красивого молодого человека. А еще – черная шкатулка, в которой лежала пачка писем.
О тайнике немедля доложили новому императору Николаю I. Ему нетрудно было угадать, что распашонки некогда принадлежали несчастной Лизоньке, его племяннице – внебрачному ребенку Елизаветы. В черноглазом красавце с портрета Николай узнал штаб–ротмистра Охотникова, давно покинувшего этот мир. А письма… Он прочел их вместе с женой, не то возмущаясь, не то упиваясь этими полубезумными словами: «Мой друг, моя жена, мой Бог, моя Элиза, я обожаю тебя…»
Александра Федоровна с трудом скрывала возмущение. Император молчал. Потом собрал эти вещи и бросил их в огонь. И долго смотрел, как горело все, что еще оставалось от безумной любви бывшей императрицы Елизаветы Алексеевны – «не понятой современниками, почти забытой при жизни». Так напишет о ней великий князь Николай Михайлович, племянник императора Николая, историк и писатель. Именно великий князь увековечил любовь Елизаветы и Алексея Охотникова в своей брошюре, тираж которой был весь уничтожен по приказу императора Николая I.
В этом не было никакого зла. Николай пытался оградить от недоброй досужей молвы имя несчастной женщины, которая всю жизнь вызывала у благородных людей лишь жалость и тайное преклонение. Не его вина, что он смог защитить ее только после смерти бывшей императрицы.
Фут равен 30,48 см.
Либретто балета Пуни «Эсмеральда» написано по мотивам романа В. Гюго «Собор Парижской Богоматери».
Терпсихора – муза балета в греческой мифологии.
Старинное название крыжовника.
Призрак.
Наложница, любовница.
В старину так называли людей от смешанных браков русского человека и представителя какого‑либо туземного азиатского племени.
В последней трети XVIII в. на Дворцовой набережной к востоку от Зимнего дворца был возведен корпус, названный «Эрмитажем». Предназначался для уединенного отдыха и для размещения коллекции картин, приобретенных Екатериной II.
Пракситель – знаменитый древнегреческий скульптор, Геркулес, или Геракл, – античный герой, воплощение мужской красоты и силы.
Итальянский философ.
То есть шпанских мушек.
Император Византии в описываемое время – в 971 году.
